Папе исполнился всего двадцать один год, когда он женился на принцессе Анне, дочери короля Иоганна Саксонского. Его тесть переводил Данте под nom de plume[7] Филалет. Мать Анны, королева Амелия, была дочерью принца Максимилиана Баварского и близнецом из двух пар его дочерей-близнецов. Ее сестра-близнец, принцесса Елизавета, вышла за Фридриха-Вильгельма IV, короля Пруссии; вторые близнецы, София и Мария, вышли соответственно за эрцгерцога Франца-Карла (отца нынешнего австрийского императора) и Фридриха-Августа II, короля Саксонии; примечательно, что две сестры по очереди становились королевами одной и той же страны.
Сразу после прибытия во Флоренцию принцесса Анна завоевала всеобщее расположение. Через три года после свадьбы она скончалась в Неаполе от брюшного тифа, которым заразилась, поев устриц. Все искренне оплакивали принцессу Анну. Ее маленькую дочь, Марию-Антуанетту, увезли в Саксонию. Она выросла у бабушки и дедушки в Дрездене, где жила до четырнадцати лет, когда ее отец женился во второй раз. Мария-Антуанетта была одаренной девочкой с очаровательным талантом к стихосложению, но умерла от чахотки в Каннах в расцвете юности и красоты.
Связь моей семьи с Тосканой в качестве правящих великих герцогов оборвалась после поражения австрийцев при Сольферино. По условиям Виллафранкского мира австрийский император вынужден был уступить Ломбардию Виктору-Эммануилу[8]. Кроме того, он согласился включить Тоскану в итальянские владения. Мой дед в душе был истинным австрийцем. Он отказался признавать указ, по которому становился конституционным монархом. Политическая обстановка стала столь угрожающей, что 27 апреля 1859 года семье великого герцога пришлось в неприличной спешке покинуть Флоренцию. Беглецами стали мои дед и бабушка, мой отец, тогда двадцатичетырехлетний вдовец, и его маленькая годовалая дочь от первого брака, мои тети, дяди, а также вдова прежнего великого герцога. День был чудесный, необычайно жаркий, с безоблачным лазурным небом. Когда экипажи с членами правящей семьи выехали из дворца Питти, на улицы высыпали толпы народу. Они загораживали дорогу лошадям. Флорентийцы отнеслись к отъезду своего великого герцога хладнокровно; многие, улыбаясь, учтиво говорили: «Addio, Babbo Leopoldo»[9], что крайне возмутило деда.
Вскоре вереница экипажей покинула пределы Флоренции; после них на дороге остались лишь клубы пыли. Положение семьи великого герцога было незавидным. Им пришлось покинуть дворец в такой спешке, что они не взяли с собой никаких личных вещей, и все, вплоть до одежды для младенца, приходилось покупать по пути.
Во дворце Питти остались роскошные гобелены, изысканные картины, украшения, эмали, золотые и серебряные блюда и всевозможные произведения искусства. Поселившись во дворце, король Виктор-Эммануил спал на простынях, расшитых гербами бежавшего герцога.
Когда несчастные изгнанники поднялись на высоту, откуда открывался красивый вид на Флоренцию, дед приказал экипажам остановиться. Он и его близкие вышли на дорогу, чтобы в последний раз взглянуть на свою родину. Взволнованные и растроганные, они горько разрыдались. Они сидели у дороги в слезах, стараясь взять себя в руки, но, когда моя тетка решила вытереть слезы, обнаружилась ужасная вещь: никто из бежавших не захватил с собой носового платка. Это, конечно, было неприятно, потому что слезы, бежавшие по запыленным лицам, оставляли грязные дорожки, вовсе не красившие внешность представителей «прославленной» семьи. Нелепость происходящего усугубляла их отчаяние. Положение спасла моя бабушка, которая в том случае продемонстрировала решительность и оригинальность, свойственные ее матери. Приподняв свои пышные юбки, она взялась за уголок своей такой же пышной кружевной нижней юбки и очень осторожно и деликатно отерла слезы и грязь с лиц своих родных. Наконец, немного более soignes[10], все снова расселись по экипажам и поехали дальше.
8
Австрийский император уступил Ломбардию по рекам По и Минчио Франции, а затем Наполеон III передал ее королю Сардинскому Виктору-Эммануилу в обмен на Ниццу и Савойю, отошедшие Франции.