– Признавайся, Луиза, – сказал он, – чем ты занималась?
– Принимала ванну, – ответила я.
– Похоже на то, – ответил он, оглядывая меня с головы до ног, с моей мокрой одежды на ступени натекли лужи. – И мне кажется, – продолжал он, – что ты всегда будешь поступать по-своему! – Добродушно похлопав меня по мокрому плечу, он зашагал дальше.
Когда я пришла к себе, у меня состоялся крайне неприятный разговор с мамой. Она тоже долго смотрела на меня с изумлением, а когда наконец обрела дар речи, произнесла:
– Луиза, сейчас можно сделать только одно, а именно немедленно послать за врачами, потому что ты наверняка сошла с ума.
Оставленная наедине с гувернанткой, я заметила:
– Вот видите, что наделало ваше «наказание». Оно было бесполезным, и вы больше никогда не должны запрещать мне уроки плавания.
Моя «подготовка» в самом деле отнимала много сил. Я трудилась по девять часов в день; помимо того, мне вменялось в обязанность получить обычное университетское образование. Каждый год я должна была сдавать экзамены в Зальцбурге. Хорошо помню, как в четырнадцать лет сдавала экзамен по истории. Мне задавали какие-то вопросы о Марии-Терезии, и я, к всеобщему изумлению, громко сказала:
– По-моему, Мария-Терезия была совершенно права, когда вышла замуж по любви, а не по принуждению! Брак по принуждению – это очень глупо.
Правда, я тут же осеклась, заметив неподдельный страх на лицах потрясенных профессоров. Мой наставник по истории побледнел при мысли о предстоящем разговоре с моими родителями, неизбежном, как только им станет известно о моей тираде.
Человеку со стороны трудно себе представить, насколько бедными на события были мои детство и отрочество. Сам Зальцбург – скучный городок, но во сто крат скучнее была жизнь во дворце. Всякая светская литература запрещалась; мы не видели никаких газет, кроме католических; нам не позволяли посещать художественные выставки, а на концерты или в театр нас вывозили очень редко. В сущности, мы жили как в монастыре; сходство с монашеской обителью усугублялось постоянным присутствием священнослужителей в наших покоях, а наши коллекции четок и молитвенников сделали бы честь какому-нибудь церковному музею.
Вся дворцовая атмосфера была пропитана религиозным духом. Реальной властью в Зальцбурге, как и во многих католических странах, обладали иезуиты. На этих страницах невозможно передать в полной мере все влияние и всю власть священников. Они участвовали во всех семейных делах, и их по-настоящему боялись, хотя их влияние не всегда использовалось во благо. В силу их призвания иногда забывают, что они, в конце концов, всего лишь люди, и потому их советы, которые довольно часто касаются самых интимных вещей, часто приводят к плачевным результатам.
У меня нет желания нападать на священников, хотя я сильно пострадала от их рук. Из многих священников в силу их характера вышли бы святые или мученики, но есть и другие, которые пользуются своим положением и говорят вещи, противные хорошему вкусу и порядочности. Часто на исповеди молодым принцессам приходится отвечать на самые нескромные вопросы. Если принцесса хотя бы намекнет, что ей не нравятся такие интимные вопросы, исповедник грозит ей тем, что сообщит ее родителям: он, к сожалению, видит признаки извращенной натуры, и потому самым лучшим местом для нее будет монастырь.
Дворцовая жизнь – настоящая система мелкой тирании, где каждый терзает другого и пытается кем-то управлять. Придворные как будто считают, что их цель в жизни – приказывать и во всем подражать своим хозяевам. С раннего детства я понимала: во дворце широко распространены зависть, ненависть и злоба, а подлинно христианские добродетели там встречаются редко.
Глава 3
Все о моих родственниках. Мои дяди. Герцог Карл Пармский. Его коллекция часов. «Редкая птица». Вставная челюсть. Гардероб герцога. «Все развевается». Визиты и визитеры. Вена. Императрица Елизавета. Как ее причесывали. Долгая прогулка. Императрица награждает меня орденом Звездного креста
Несмотря на то что моя бабушка по отцовской линии не обладала ярко выраженной индивидуальностью, отец и его братья выросли самыми интересными и необычными личностями.
Мой дядя, эрцгерцог Людвиг-Сальватор, – человек в высшей степени оригинальный, одаренный и образованный. Всю свою жизнь он посвящает всевозможным научным изысканиям. Он – признанный авторитет в географии, естественной истории и ботанике. Ему принадлежит красивая вилла на острове Майорка, которая называется «Мирамар» в честь замка австрийского императора; там он ведет то, что считает идеальной «простой жизнью». Суть такой жизни в том, он делает только то, что ему хочется. Он живет как крестьянин, носит сандалии и свободные льняные брюки; он щеголяет темно-бронзовым загаром и неустанно трудится на своих виноградниках и в садах. Он безгранично любит природу; его взгляды можно назвать совершенно языческими. Наверное, правильнее было бы считать его солнцепоклонником.