Мне вспомнились одна за другой подробности захвата бронепоезда, которые я слышал от раненых красноармейцев и партизан.
И решил вновь писать о западносибирских партизанах!
Я стал часто ездить на пригородную станцию к экипажу бронепоезда, чтобы читать лекции. Одновременно я узнавал специальное — термины, команду, я ведь никогда "не служил в армии, а несколько недель моего пребывания в Красной Гвардии не сделали меня таким уж большим знатоком военного дела.
Слушателей собиралось все меньше и меньше.
Зато повесть явственно вырисовывалась передо мной.
Вдруг говорят: "Бронепоезд получил назначение на Дальний Восток". Именно в тот момент, когда, казалось, после двух-трех лекций повесть окончательно бы созрела! Я жалел, думая, что уход бронепоезда помешает осуществлению моего замысла.
Получилось наоборот.
Уход бронепоезда окрылил мою фантазию.
Ведь война с интервентами-белогвардейцами, оконченная в Западной Сибири, еще продолжалась на Дальнем Востоке. Вот туда-то и следует перенести действие!
Пусть оно задумано происходящим в Западной Сибири, где-то возле Красноярска, — не беда! Действие проиграет в точности, рождаемой личными наблюдениями, — я никогда не был на Дальнем Востоке, — зато выиграет, во-первых, в ширине и размахе: море, корабли интервентов, полный разгром белогварденщины, во-вторых, в актуальности. Влияние моих друзей пролеткультовцев помогло мне сделать повесть политически актуальной.
Я постарался ввести в действие большие народные массы; я вооружил бронепоезд не только хорошими орудиями и пулеметами, но и поставил командиром его умного, влиятельного, волевого, хотя и измученного войной белогвардейца. Захват бронепоезда партизанами решал судьбу приморского города и порта, помогал восстанию рабочих, руководимых большевистской партией, восстанию, благодаря успеху которого свалилось белогвардейское правительство, а интервенты, поддерживающие это правительство, покинули пределы Советской страны!
Мне много пришлось работать над этой темой, часто возвращаться. Одно из таких возвращений создало пьесу "Бронепоезд 14–69", которая в свое время ставилась в Московском Художественном театре и в других театрах нашей страны, а также за границей.
Повесть принесла мне много творческих радостей, разбавленных, как это, впрочем, часто бывает в жизни, и горестями.
Труден путь к тому, что у нас сейчас называется "овладением мастерством". Напишешь рассказ, думаешь получить одобрение, порадоваться, а приходилось порой испытывать ужас и презрение к самому себе.
Однажды я прочитал друзьям поэму в ямбах "Сошествие во ад" и меня так разбранили, что я не мог опомниться недели две. Однако эта жестокая критика толкала к поискам лучшего выражения мыслей и чувств, к совершенствованию мастерства.
Но и сама дружба приносила иногда огорчения. Расскажу, например, об одной горести, теперь уже далекой, а тогда на время затемнившей мне многое.
Когда "Серапионовы братья" приобрели некоторую известность, была напечатана статья Льва Лунца о планах и стремлениях "сератшонов" в его представлении. Статья эта предварительно не обсуждалась "серапионами", а возникшие, по ее опубликовании, разногласия "серапионов" не были преданы гласности, и поэтому в критике стало мелькать мнение, что "Серапионовы братья" — представители новой буржуазной литературы.
К этому мнению присоединились и мои друзья, пролеткультовцы. Они предложили мне покинуть вредную группу "Серапионовы братья". Я огорчался и недоумевал: мне казалось нелепым, когда меня и моих товарищей — Н. Тихонова, К. Федина, М. Зощенко, В. Каверина, Н. Никитина, М. Слонимского, Е. Полонскую, И. Груздева-так огульно и безапелляционно причисляют к буржуазным писателям. Но мне было жалко расставаться с пролеткультовцами. А что поделаешь!
Из Пролеткульта меня исключили и даже опубликовали о том в печати.
ВЕЧЕР В "КРУГЕ"
Дни учения кончились. Пришло время, когда надо много писать, издавать, редактировать, жениться, заводить семью, квартиру, библиотеку…