Союз писателей с помощью общественных организаций и предприятий устраивал нам много поездок на различные строительства. Поездки эти свершались обычно группами писателей, их тогда называли "бригадами". Таким образом я побывал на Урале, в Туркмении, на Украине — в Макеевке и на строительстве Новокраматорского завода, на Беломорканале.
Особенно памятно создание книги о Беломорском канале. Эта толстая книга писалась целой группой писательских бригад, которой руководил Горький. Алексей Максимович редактировал всю книгу от начала до конца, разрабатывал вместе с нами план книги и правил наши писания. План был и хронологический, то есть рассказывалось последовательно, шаг за шагом, как строился канал, и были введены в книгу отдельные новеллы — очерки о жизни некоторых строителей канала. Такие рассказы писали, помнится, А. Толстой и М. Зощенко.
Беломорканал, как известно, строился руками заключенных, которых перевоспитывали или, по тогдашнему выражению, "перековывали" трудом. Это была благородная воспитательная задача, и Горький горячо поддерживал ее. Мы писали не только по документам, мы беседовали с бывшими ворами, грабителями, взломщиками — со всеми теми, кто был рожден мировой войной и беспризорностью. Из этих бывших преступников вышли хорошие рабочие, инженеры, умные, способные строители нового государства.
Странно, конечно, что не появилось еще большого и талантливого романа о строительстве Беломорканала, но несомненно такой роман появится. А когда писатель будет создавать эту эпопею, он, перелистывая страницы тома "Беломорканал", пусть почувствует дух благородства, которым были охвачены люди, создававшие эту книгу, дух благородства и веры в человека.
А весной 1930 года бригада писателей — Тихонов, Леонов, Павленко, Санников и я — направились в Туркмению, Никто, кроме, кажется, Тихонова, не был из нас прежде в этой обширной и жаркой стране. С огромным наслаждением странствовали мы — с наслаждением и тревогой. В Туркмении шла коллективизация и шла не совсем мирно.
Возле города Керки — недалеко от тех мест, где сейчас ведут каракумский канал, — мы подъехали к Узбою, старому руслу Аму-Дарьи. Вода прошла в пустыню не то на восемьдесят, не то на сто километров, Кто-то предложил плыть на лодке по Узбою.
Мелиоратор, ведавший, по его словам, водой пустыни, сказал предостерегающе:
— Я могу предложить вам винтовки, но, пожалуй, лучше плыть без винтовок, а того лучше — совсем не плыть. Баи гонят свои стада в Афганистан. Конечно, вдоль границы — пограничники, есть они и в пустыне, выходят и к Узбою, но пограничники могут не присутствовать, когда вы столкнетесь с баями.
Мы еще не решили, плыть нам или не плыть, когда получили приглашение в кишлак, откуда все баи ушли в Афганистан, но где остались подкулачники, которые довольно энергично выступают против создания колхозов, и где середняки, бедняки и партийцы еще более энергично кричат "за"! От нас там ждут веского слова о пользе колхозов.
Мы приближались к шумящему кишлаку в грузовике, обитом фанерой, который районные власти с гордостью называли автобусом. Грузовик осторожно вступил на мост через глубокий, сорока, или пятидесятиметровой овраг, заросший лесом.
Не знаю, то ли одно из бревен, поддерживающих мост, сгнило, то ли было подрублено, во всяком случае мост затрещал именно тогда, когда мы въехали на него. Мост повалился в одну сторону. Грузовик покатился в другую.
Нам, однако, повезло. Перевернувшись в воздухе, автобус упал боком, прямо на средину огромного дерева, которое, дрожа всеми ветвями, удержало нас.
Мы лежали на боку автобуса. Сквозь разбитые стекла окон одна за другой лезли к нам ветви. Конечно, на них приятно смотреть, но они слишком тонки, для того чтобы задержать автобус. Одно неловкое движение, и мы полетим на дно оврага!
Тут мы услышали ровный голос Тихонова:
— Товарищи, спокойствие. Сейчас выберем точку, окно, и будем вылезать по одному. Если мы двинемся все сразу, автобус потеряет равновесие, и мы, к сожалению, устремимся вниз.
Мы довольно ловко вылезли через окно. Тихонов, как капитан на корабле, потерпевшем аварию, вылез последним. Как только он вылез, автобус закачался, ветви зашипели, и мы скоро услышали, как он, громыхая по камням, летит в воду. Шлепок — и автобус раздробился! Грустно и, несмотря на ужас положения, как-то весело приняли мы крушение автобуса.
Митинг уже начался. После нескольких туркменских ораторов выступал русский рабочий, по-видимому, один из двадцатипятитысячников. Коренастый, приземистый, белобрысый, он смотрел на толпу с доверчивым и счастливым видом. Говорил он, немножко суетясь, помахивая крепкими руками. При одном пылком жесте кепка свалилась у него с головы, и лицо его приняло несколько испуганное выражение. Я сразу узнал эту манеру, хотя и был немало удивлен. Саницын — мой приятель по "Сограм", литературному "цеху" в Омске.