Увы, все мои ухищрения насчет зеленоватых тонов черного занавеса оказались напрасными. Зрители не пришли на мою премьеру. Профсоюзы отказались купить билеты, и на спектакль наш явились только посетители квартиры Антона Сорокина: Сопоз, Оленич- Гнененко, Дорохов, Славин и еще два-три писателя. Несмотря на то, что они хлопали усердно и зеленый занавес казался им черным, зрительный зал был удручающе печален, и унылая тоска наполняла мое сердце.
Но веря в справедливость, я надеялся на мнение прессы. Я еще не знал, что легкомыслие в этом мире наказывается более часто, чем мы думаем.
Казаки в станицах волновались. Эсеры и сибирские сепаратисты подготовляли восстание. Между Волгой и Иртышом сосредоточивались эшелоны белочехов, И в это время появляется какой-то самозванный «Цех писателей», не зарегистрированный ни в одной советской организации. Естественно, «цех» этот возбудил подозрение. Вместо ожидаемой благожелательной рецензии на газету «Согры» и на социальную драму «Черный занавес» в одно из следующих воскресений в местных «Известиях» я прочел статью, содержание которой будет вам понятно по эпиграфу к этой статье:
Крайне обидно, что рецензию подписал Юрий Сопов, тот самый Юрий Сопов, который за неделю перед этим принес мне для второго номера «Согр» стихи. Стихи мне понравились. Они казались мне программными, и я предполагал их напечатать вместо передовой. Я помню только часть их, по-видимому, потому, что эта часть была наиболее программной, «согрианской»:
Товарищи по цеху предлагали пойти для объяснений с «Известиями». Что? Нам? И я всем авторитетом руководителя подавил это предложение. Кстати сказать, статья «Известий» была мне немножко и на руку. Нам не на что было продолжать издание «Corp». Первый номер газеты почти целиком вернули из киосков. Таким образом, я мог ссылаться, что наша литературная деятельность подавлена «Известиями».
Нас можно разорить, но нельзя уничтожить наш творческий дух! В несколько дней я написал двухактную пьесу «Шаман Амо». Безработные актеры, приглашенные для «Черного занавеса», которых я обманул, не заплатив им ни копейки, отказались играть в новой пьесе. Театрик возле железного моста мне не сдали. Но я был упорен и снял зал Гарнизонного собрания, находящегося в крепости. Главные роли в новой пьесе играли теперь те самые сомнительные молодые люди во главе с черноусым сапожником, которые в «Черном занавесе» изображали толпу ткачей. Молодые люди охотно слушали все мои режиссерские указания, и особенно старался черноусый сапожник; в конце концов я дал черноусому большую роль железнодорожного сторожа.
В пьесе «Шаман Амо» мне хотелось показать пагубное действие религиозного суеверия. Шаман Амо, не подозревая, что железная дорога в конечном итоге полезна для жителей тайги, приказывает своим приверженцам убить строителя дороги и его жену. Симпатичный железнодорожный сторож, только что приехавший в тайгу, чтобы занять свое новое место, понимает состояние духа шамана и отговаривает его от задуманного преступления. Шаману нравится жена строителя дороги, но, ослепленный своими религиозными предрассудками, он, подчиняясь голосу духов тайги, все же хочет свершить свой замысел. Шаман подготовляет. крушение дрезины, на которой едет строитель со своей женой. Сторож, рискуя жизнью, спасает строителя. Шаман Амо, видя крушение всех своих замыслов, бросается в реку и тонет.
Разумеется, я играл шамана. О, это было прекрасно! Во-первых, зал был полон, во-вторых, пьеса казалась мне очень поэтичной, и" в-третьих, так как действующих лиц было в ней меньше, чем в "Черном зансвесе", мне как режиссеру не приходилось очень думать о том, что играющие могут перепутать свой выход. Как исступленно я шептал заклинания, в каком изумлении пятился перед не понимающим ничего сто рожем, как вдохновенно всплескивал руками над его голевой, пытаясь убедить сторожа, что духи тайги рядом со мною! Сторож говорил упавшим голосом, тихо, хрипло, суеверие шамана Амо казалось ему и страшным, и тупым, и чуть-чуть убедительным.