Выбрать главу

Но вот Лахар и Ашнан выпивают слишком много вина и начинают ссориться. Каждый из них восхваляет свои дела и старается преуменьшить заслуги противника. Наконец в спор вмешиваются Энлиль и Энки и объявляют победительницей богиню зерна Ашнан.

Мыслители Шумера верили и утверждали, что все несчастья людей происходят из-за их грехов и проступков и что нет на земле ни одного безгрешного человека. Они учили, что все людские страдания обусловлены той или иной причиной, что во всем виноваты сами люди, но никоим образом не боги. Однако в трудную минуту многие несчастные, видимо, забывали об этом и готовы были усомниться в справедливости и милосердии богов. Очевидно, для того чтобы смирить подобное недовольство и пресечь разочарование божественным порядком, один из шумерских мудрецов и сочинил поучительное произведение, которому посвящена следующая глава. В нем мы встречаемся с наиболее древним вариантом темы библейского Иова.

16. Страдания и смирение

Первый «Иов»

29 декабря 1954 г. я прочитал в Обществе библейской литературы доклад, озаглавленный «Человек и его божество. Шумерский вариант темы Иова». Речь шла об одной шумерской поэме, насчитывающей 139 строк. Текст был составлен из шести глиняных табличек и фрагментов, обнаруженных первой экспедицией Пенсильванского университета в Ниппуре — в 150 километрах к югу от столицы Ирака, Багдада. Четыре из этих шести фрагментов находятся сейчас в Музее Пенсильванского университета в Филадельфии, а два — в Музее Древнего Востока в Стамбуле.

До моего доклада были опубликованы лишь два фрагмента из Музея Пенсильванского университета; часть поэмы не была найдена, часть оставалась нерасшифрованной. В 1951–1952 гг., работая в Стамбуле, я опознал в Музее Древнего Востока еще два фрагмента поэмы и скопировал их. По возвращении в Филадельфию мне удалось с помощью Эдмунда Гордона, научного сотрудника Месопотамского отдела музея, обнаружить в коллекции отдела еще два дополнительных фрагмента. Но когда мы уже готовили мой перевод поэмы к печати, нас вдруг осенило, что два стамбульских фрагмента дополняют два из четырех филадельфийских отрывков. Более того, мы увидели, что все шесть фрагментов являются осколками одних и тех же табличек, разобщенными либо в глубокой древности, либо в ходе раскопок, а потому и попавшими в два таких далеких друг от друга музея — в Стамбуле и в Филадельфии. Наше предположение я смог проверить и подтвердить в 1954 г., когда я снова посетил Стамбул.

Установление связи между табличками, разъединенными океаном, позволило мне собрать воедино и перевести большую часть поэмы. И тогда стало ясно, что перед нами — первое произведение о страданиях и смирении человека: тема, прославленная в мировой литературе и истории религиозной мысли благодаря библейской книге Иова. Правда, шумерскую поэму нельзя даже сравнить с библейским текстом, настолько она уступает последнему по широте кругозора, глубине проникновения и красоте слога. Вся суть в том, что эта древняя поэма является первым письменным свидетельством о попытке разрешить вековую — и вечную — проблему человеческих страданий. Ибо таблички с текстом нашей шумерской поэмы старше книги Иова более чем на тысячу лет.

Основная мысль поэмы заключается в том, что среди страданий и горестей, какими бы несправедливыми они ни казались человеку, у него остается лишь один разумный выход: постоянно восхвалять своего бога, взывать к нему, плача и стеная, пока он сам не захочет благосклонно внять мольбам несчастного. Кстати, бог, о котором идет речь, — это личный бог страдальца, то есть особое божество, которое, согласно шумерским представлениям, служило посредником и заступником человека перед собранием богов.

Чтобы подкрепить свою точку зрения, наш поэт не прибегает ни к философским рассуждениям, ни к богословским доказательствам. Вместо этого он с типичной для шумеров практичностью приводит конкретный пример.

Некий человек — имя его не названо — был богат и мудр, праведен или, по крайней мере, внешне благочестив, и было у него множество родни и друзей. Но вот однажды познал он страдание, поразила его болезнь. Он не взбунтовался против воли богов, не начал богохульствовать. Смиренно обратился он к своему богу со слезами и стенаниями и излил свою душу в мольбах и молитве. В результате бог, весьма довольный и растроганный, внял его мольбам, избавил человека от напастей и превратил его страдания в радость.

По своему построению поэма как бы делится на четыре части. Сначала идет краткое вступление, где утверждается, что человек должен восхвалять и славить своего бога и стараться умилостивить его смиренными сетованиями. Далее поэт вводит своего безымянного героя, который, будучи поражен болезнью и всяческими напастями, обращается к своему богу. Затем следуют мольбы страдальца, составляющие основную часть поэмы.

Они начинаются с описания несправедливостей, учиненных над героем как друзьями, так и врагами. Потом он жалуется на свою горькую судьбу, обращаясь к своим родственникам и профессиональным певцам с риторической просьбой поддержать его жалобу. И, наконец, страдалец признает свои грехи и возносит богу моления, прося облегчить его муки и спасти его.

Конец у поэмы счастливый. Поэт сообщает нам, что молитвы страдальца не остались неуслышанными, что его бог внял его мольбам и избавил его от всех напастей. Все это, конечно, приводит к новому восхвалению бога.

Чтобы дать представление о поэме, я привожу здесь некоторые наиболее понятные отрывки. Однако читатель не должен забывать, что шумерский язык до сих пор еще не до конца разгадан и что перевод ряда текстов со временем будет пересмотрен и исправлен.

Итак, страждущий человек обращается с мольбой к своему богу:

«Я человек, человек знающий, однако те, кто меня уважают, не благоденствуют, Мое справедливое слово обращают в ложь. Человек неправедный опалил меня Южным Ветром, и я должен служить ему, Те, кто меня не уважают, унижают меня перед тобой.
Ты насылаешь на меня все новые страдания, Я вошел в дом с тяжелой душой, Я, человек, вышел на улицу с удрученным сердцем, Неустрашимый мой верный пастырь разгневался на меня, смотрит на меня враждебно.
Мой пастух напустил на меня злые силы, хотя я ему не враг, Мой товарищ не говорит мне ни слова истины, Мой друг называет ложью мои правдивые слова, Человек неправедный замыслил зло против меня, И ты, мой бог, не останавливаешь его!.. . .
Я, мудрец, почему я должен иметь дело с невежественными юнцами? Я, знающий, почему причисляют меня к невеждам? Пищи вокруг множество, а моя пища — голод, В день, когда каждому выделяли его долю, на мою долю достались страдания.
Бог мой, (я хотел бы стать) перед тобой, Я хотел бы сказать тебе, . . . ., слово мое — стон. Я хотел бы рассказать тебе об этом, пожаловаться на горькую свою участь, (Хотел бы оплакать) смятение. . .
О, не позволяй моей матери, меня родившей, мешать мне сетовать перед тобой! Не позволяй моей сестре весело петь и возносить хвалы, — Пусть она в слезах перечисляет тебе мои несчастья! Пусть моя жена горестно повествует о моих страданиях, Пусть искусный певец оплачет мою злосчастную судьбу!
Бог мой, над землею сияет яркий день, а для меня день черен. День сияет, прекрасный день. . подобен. . . Слезы, печаль, тоска и отчаяние поселились во мне, Страдание завладело мной, как человеком, чей удел — одни слезы Злая участь держит меня в своих руках, отнимает у меня дыхание жизни. Коварный недуг завладел моим телом . . . . . . . .