Так что мой набор одежды из хороших тканей вызвал ажиотаж не только у соседок, но и у богатых посетительниц. А по поводу обуви, подумайте только! Мне задавали вопросы даже первые столичные модницы. Ещё я совершила грех — внесла в местный быт понятие корсета. Нет, речь не идёт о тех пыточных инструментах, которыми гробили своё здоровье поколения землянок. Я предложила лайт-вариант — он надевается на платье, шьётся из плотной ткани или кожи, не имеет никаких твёрдых вставок, начинается под грудью и заканчивается либо на талии, либо чуть ниже и соответственно шнуруется. Такая штука крайне удобна, если в обиходе только натуральные ткани, которые способны и подсаживаться после стирки, и обвисать, и мяться. Доходило до смешного — одна моя подавальщица узрела, что в жару, под летнее открытое платье, я не надеваю бюстье — всю нужную поддержку мне обеспечивает корсет. Эта дурочка, на следующий же день нарядилась также и видимо, наврала мужу про мои новые требования к одежде персонала. А ещё через день в кафе ворвался её супруг с воплями о том, что его крошку заставляют неприлично одеваться, угрожая увольнением. Потом, конечно разобрались, но повеселились мы с мэтром изрядно.
Казалось, что моя жизнь вошла в ровную и удобную колею, но меня начала преследовать какая-то внутренняя тоска. И всё, вроде бы хорошо — всё работает, бизнес идет ровно, доходы прибавляются, но меня ничего не радовало, и я не могла понять причину. Ответ мне подсказал мэтр Фарн. Однажды, после закрытия заведения, когда работники уже ушли, а я, заперев двери, поднялась к себе наверх, и приняв ванну, бездумно сидела у большого трюмо, расчёсывая волосы, мэтр деликатно просочился сквозь дверь.
— Наталия, я давно хочу с тобой поговорить, — начал он.
— Да, мэтр, слушаю Вас.
— Мне кажется, что с тобой, в последнее время, что-то происходит — ты стала отстранённой и задумчивой и как-то очень равнодушно наблюдаешь даже за собственным промыслом.
Я вздохнула:
— Вы правы. Я не знаю, что со мной происходит, но меня будто что-то гложет.
— Девочка, может ты влюбилась?
Я откровенно заржала:
— Нет, мэтр, мне это не грозит.
— Почему? Ты так молода и красива… Самое время.
— Мэтр, Вы помните, при нашем знакомстве я Вам рассказывала, как попала в этот мир?
— Да, конечно, помню.
— Я тогда не уточнила одну деталь — когда я попала сюда мне было сорок лет, а сейчас я выгляжу едва ли на двадцать. Но внутри мне по прежнему сорок, и я уже пережила и потерю родного человека, и несчастную любовь, и предательство, и горечь расставания, и одиночество.
— Расскажи. Тебе будет легче понять, что с тобой происходит.
— Да нечего особо рассказывать, мэтр, банальная история для моего мира. Мне было двадцать четыре, когда я встретила ЕГО! Он казался мне лучшим на свете, самым деликатным и понимающим, и я в первый раз в своей жизни влюбилась. Он был старше меня и женат. Он говорил мне, что жена больна, что ребёнок мал, и он не может оставить их, хотя любит меня всем сердцем. Мы встречались пару-тройку раз в декаду, и каждый раз я ждала этих встреч, как Талан ждёт восхода Ангрин. Я жила только им и не замечала ничего вокруг. Моя мама сначала пыталась образумить меня, а потом просто махнула рукой и только грустно вздыхала, когда ко мне забегали подружки со своими подрастающими детьми. Я тоже хотела родить ребёнка от любимого, но он не позволил — сказал, что у нас всё будет после, когда уйдёт в мир иной его тяжелобольная супруга. Ведь её кончина может наступить буквально в следующем круге — лекари не дают никаких гарантий. А потом случилась беда — неожиданно умерла моя мама, и мне было так плохо, мне так нужна была его поддержка, что я решилась нарушить, установленные им правила. Я поехала к его дому, желая встретить его и поговорить хотя бы несколько минут. Я помню всё так ясно, будто это было вчера. Я долго ждала. Наконец, когда Солнце стало прятаться за крыши домов, подъехал он со своей семьёй. Он не заметил меня. А я смотрела на красивую, весёлую, беременную и совершенно здоровую женщину — его жену, которая шла мимо меня к себе домой, с мужем и сыном, и смеясь спрашивала своих мужчин, как они хотят назвать девочку, которая скоро родится. Десять лет, мэтр, я жила во лжи и предательстве десять лет. Мама всё видела, всё понимала, и это я ускорила её уход, это я надорвала ей сердце своей глупостью.
Мэтр сочувственно покачал головой:
— Дела любовные… Я мало что знаю об этом, но могу с уверенностью сказать тебе, что и в этом мире есть и ложь, и предательство — разумные существа везде одинаковы. А вот по поводу твоей болезни и последующего преображения у меня появились кое-какие идеи. Видишь ли, Наталия, по моему мнению, такое понятие как "время" в разных мирах примерно одинаково, не в том смысле, что оно везде одно и тоже, нет. А в том, что обозначает оно одно и тоже — изменение природы, предметов, живых существ.