— Ты что, хочешь взорвать порох, что ли?
— Генерал, вы читаете в моем сердце, как в открытой книге! Если вы подольше поговорите с этими бешеными, а потом позволите им войти да пройти подальше, я обещаю вам сыграть в их честь такую музыку, что запляшут даже самые ленивые: что-то вроде грома с молнией под аккомпанемент извержения Везувия…
Некоторое время шли переговоры. В конце концов генерал решил уступить другу почетный пост, который приберегал для себя самого.
Прежде чем начать действовать, Кастаньетт решил поближе познакомиться с противником и поднялся на крепостные стены.
— Эй, вы, там внизу! — крикнул он, обращаясь к прусскому офицеру, который волновался, казалось, еще больше, чем остальные. — Чего вам надо?
— Черт побери! Чего надо? Чтоб открыли!
— Плохо слышу! Чтобы вскрыли? Что? Живот?
— Чтоб открыли ворота, говорю!
— А-а-а… Тогда вы явились не по адресу! Постучитесь в другом месте!
— Позволь теперь действовать мне, — сказал Кастаньетту генерал Домениль, спускаясь вниз. — Возвращайся-ка на свой пост, а я пока приму чрезвычайного и полномочного посла, которого прислали ко мне союзники…
Посланец пруссаков вошел в маленькую калитку.
— Могу ли я узнать, сударь, что привело вас, да еще с таким вооружением, к стенам Венсеннской крепости?
— Мы пришли потребовать сдачи этой крепости, а в случае отказа…
— Какой может быть разговор об отказе! Я думаю, вы пришли, имея на руках приказ о том, чтобы я открыл ворота?
— Естественно. Вот, он, этот приказ. Я счастлив видеть, что вы не собираетесь сопротивляться, и…
— Наверное, тут вкралась какая-то ошибка, — прервал словоизвержение пришельца Домениль, — вы, очевидно, перепутали бумаги. Та, что вы принесли, не имеет ко мне никакого отношения. Вы видите: приказ подписан каким-то Александром, каким-то Фридрихом-Вильгельмом… А у меня нет иного господина, кроме императора Наполеона I!
— Наполеон больше не император. Узурпатор бежал. Вы просто притворяетесь, что не знаете об этом.
— Нет, действительно ничего такого я не знаю. И, пока у меня нет никаких доказательств, думаю, вы сочтете справедливым мое решение сдать крепость только тому, кто сможет фактами подтвердить правоту ваших слов.
— Берегитесь, генерал, еще слово — и мы устроим здесь хорошенькое представление с салютом!
— По-моему, сударь, — спокойно продолжал генерал, — вы забыли, что я пока нахожусь на своей территории и что мне одному решать, в чью честь устраивать салют. Вы думаете, что я взлечу в воздух? Нет, мне доставит удовольствие посмотреть, как летаете вы… И вообще, я лучше вас разбираюсь в этом деле… А впрочем, если вы не возражаете, пожалуй, мы полетаем вместе!
В устах генерала эти слова не были пустой угрозой. Всему свету были известны бесстрашие и мужество того, кого объявили во время осады крепости Сен-Жан д’Акр еще в 1799 году самым храбрым. По толпе, собравшейся у ворот Венсенна, пробежала дрожь.
— Подумайте, генерал, — снова заговорил тот, кого Домениль в насмешку назвал чрезвычайным и полномочным послом. — Подумайте: ведь всякое сопротивление с вашей стороны совершенно бесполезно. Взорвемся мы или не взорвемся, Франция все равно останется в нашей власти. Останется Венсеннская крепость целехонькой или будет лежать в руинах — дело, за которое вы сражаетесь с таким пылом, проиграно!
— Я вижу вы не придаете большого значения тому, буду ли я сам при этом обесчещен или не буду, следовательно, вас не удивило бы, если бы я ничего не предпринял. Вот и возвращайтесь к тем, кто вас послал, и скажите им: я сдам крепость только тогда, когда они вернут мне ногу, которую их ядра оторвали под Ваграмом!
При этих словах Домениль концом трости указал незваному гостю на дверь, давая тем самым понять, что аудиенция закончена. Тот, вне себя от бешенства, удалился.
А что же Кастаньетт? Где в это время был он и что делал? Наш храбрый друг дожидался развития событий в подвалах крепости, поблизости от хранившихся там восемнадцати сотен бочек с порохом. Некоторые из безумцев, просочившихся в крепость, принялись искать оружие, чтобы захватить его. Этих ненормальных становилось все больше и больше. Кастаньетт слышал, как людские волны накатывали на лестницу, как они скатывались по ступенькам, и вот уже самые отчаянные стали стучать в дверь.
«Чудесно, чудесно, вот и настало мое время! — подумал Кастаньетт. — Все идет как надо. Позабавлюсь-ка я пока с этими детишками, а тут и вся толпа соберется…»