— Ваша новая голова уже заказана, и на следующий четверг назначена замена.
Действительно, в следующий четверг, в назначенный час дядя с племянником явились на прием к доктору Деженетту. Голова стояла на каминной полке и была чудо как хороша. Губы нежно улыбались, а светлые волосы были в таком изобилии, что позавидовала бы и шведка. Барнабе, который все-таки немного сомневался в необходимости операции, когда шел к доктору, увидев этот шедевр, немедленно на нее решился.
— Боже! Неужели эта прекрасная голова может стать моей?
— И навсегда.
— Скорее, доктор, скорее избавьте меня от этого ужаса, который я столько лет проносил на плечах! Мне не терпится стать двадцатипятилетним!
Не рассчитывайте, дети мои, на то, что я стану сейчас рассказывать об операции во всех подробностях. Впрочем, она так быстро закончилась, что пациент едва заметил хирургическое вмешательство. На то, чтобы отпилить верхушку его черепа, снять ее, как крышку у кастрюли, вынуть большой ложкой мозги и перенести их в новую голову, потом отрезать старую от шеи, заменить ее самшитовой, наложить швы и прибить кое-где серебряные гвоздики, чтобы лучше держалось, потребовалось смехотворно малое время. Кажется, я дольше рассказываю о том, как и что делал доктор, чем он проделывал все это.
Поглядев на себя в зеркало после окончания операции, дядюшка Барнабе не мог удержаться от восхищенного восклицания:
— Вот это красота! Вот это я понимаю!
И ринулся к двери.
— Погодите! — остановил его хирург. — Мне нужно еще предупредить вас об особых мерах предосторожности. Не забывайте в течение недели носить на шее теплое кашне, иначе вам не избежать чудовищной ангины и зверской зубной боли.
Месяц спустя Барнабе обвенчался с той, кого он так любил, и Кастаньетт, весь украшенный лентами, как шест с призами на народном гулянье, сказал своей новой тетушке:
— Позаботьтесь о том, чтобы он снова не потерял голову! Такие операции не всегда увенчиваются подобным успехом…
X
ЭССЛИНГ И ВАГРАМ
22 мая и 6 июля 1809 года
Когда наступил рассвет второго дня сражения при деревушке Эсслинг, уже совершенно отчаявшиеся австрийцы, которыми командовал эрцгерцог Карл, очертя голову бросились в бой. Французы сопротивлялись во много раз превосходившему их числом противнику с такой же твердостью и неустрашимостью, как и накануне. Наполеон перешел в наступление и двинул свои войска прямо в центр вражеской линии фронта. Австрийский главнокомандующий выхватил у кого-то, кто стоял к нему поближе, полковое знамя и бросился вперед, пытаясь увлечь за собой растерянных солдат. Кастаньетт, увидев это, накинулся на него, как лев, и в конце концов, сражаясь один против десяти, завладел знаменем. Как вы думаете, что он сделал после этого, дети мои? Вы бы на его месте, наверное, радостным криком возвестили бы о своей победе над превосходящими силами противника и отнесли бы завоеванное знамя императору, гордые тем, что можно таким образом прямо на поле битвы восстановить старое знакомство с другом, ставшим теперь владыкой мира. А наш капитан поступил совершенно иначе.
Дядя Кастаньетта (знаменитый Человек с деревянной головой) бился с австрийцами плечом к плечу с племянником. У бедняги не было никаких шансов на то, чтобы его мужество оценили, как оно того заслуживало. Барнабе так и оставался сержантом. И вот до чего додумался Кастаньетт. Он отдал дяде вражеское знамя и сказал:
— Держите, дядюшка! Вы женатый человек, отец семейства, вы очень нуждаетесь в том, чтобы продвинуться. А я холостяк и совершенно лишен честолюбия. Возьмите это австрийское знамя и отнесите его императору — вы вернетесь с эполетами, и моей тетушке будет очень приятно узнать, что теперь она — жена офицера!
Разве это не благородный поступок? Сколько из вас способны на такое?
Под Ваграмом боевой конь Кастаньетта встал на дыбы и понес его в самую гущу вражеского войска. В какой-то момент наш храбрец обнаружил, что он — без оружия в руках и совершенно один — находится среди беснующихся противников.
Удар сабли врага — и вот уже Кастаньетт, не почувствовав боли, лишается внутренностей! Шальная пуля скользит по его правой щеке и напрочь отрывает ухо!
— Ах, разбойники! — возмущенно заорал тогда Кастаньетт. — Теперь вам понадобились мои уши! Вы попортили мое почетное лицо и отняли у меня дивный кожаный желудок, подаренный мне моим другом Деженеттом! Так вот же вам за это, вот же вам!