Я будто упала с большой высоты - внутри меня все ухнуло и вернулось на место:
- А вдруг я и есть та самая благородная дама? - мой голос слегка дрожал.
- Ага. Герцогиня Блуминсдейлская, - саркастически отозвался король, деловито стаскивая с меня клочки оставшейся одежды, которой, впрочем, было немного. - Да что там стесняться, сама принцесса Тумурии! - С ухмылкой оценил взглядом оставшееся и продолжил свое занятие.
- А вдруг? Вы не боитесь, ваше величество? - во мне проснулся нездоровый азарт.
Он пожал плечами в знак мнимой покорности року:
- Ужасно боюсь, прямо не ем и не сплю, видишь? Всем моим женщинам я дарю золотой пояс, своего рода вызов судьбе. Если одна из них вернется как прекрасная дама, я женюсь на ней по цыганскому обычаю, и она станет моей королевой. В том клянусь, - в глазах поблескивало лукавство.
За окном громко залаяли собаки, вдали им пронзительно мэкали козы и глухо каркали вороны. Потом эта какофония затихла. В нашей комнате повисла тягучая тишина.
Я сгорала со стыда.
- Покажись, радость моя, - он сильными руками медленно поворачивал мое тело. В голосе прозвучали странная нежность и жгучее нетерпение. Прикосновения были решительными и властными.
И тут я поняла, что не желаю быть тупой жертвенной коровой. Неужели я позволю себе испоганить первую, и, возможно последнюю ночь с мужчиной? Ну уж нет! Этому не бывать! Мой правитель вправе забрать у меня по обету все, даже мою жизнь, но лишить себя последней земной радости я не позволю.
Расслабилась, на секунду закрыла глаза, а когда я их распахнула, то почти полюбила того ласкового и сильного мужчину, что достался мне судьбой на эту ночь. Он не знал, что мне предстоит потерять. Цыганки замуж выходят рано, девственницу в двадцать лет среди них не встретишь.
И все же он вел себя со мной словно впервые. Разогревал мое тело, как медовые соты, пока я не начала таять, словно расплавленный воск. Я постаралась сделать все, чтобы мой похититель не понял, с кем связался. Он так и не осознал мой маленький секрет, когда я дернулась и закусила губу. Пробормотал что-то про пылких женщин и излил на меня всю пламенную страсть горячего цыгана. Постель с ним была мучительно сладкой и приятной. В ту ночь я решила для себя - за такую волшебную близость тел и сердец стоит умереть. А утром лила слезы о том, что все это я завтра потеряю. Как и жизнь.
В общем, поторопилась. Днем меня никто обратно и не думал отпускать. Послы договорились: поединок состоится в Священной роще через несколько дней, и вторую ночь я провела так же бурно, как и первую.
Наутро немного саднило между ногами, побаливал низ живота, но это было мелочью по сравнению с тем, каким адским огнем жгло мою душу. Я смотрела на короля Рэма - большого, красивого, сильного - и знала: он уже почти мертв. Как только я доберусь до шара, жизнь покинет это могучее тело. Вместе мы с ним провели две необыкновенных ночи, вместе мы предстанем перед Всевышним, чтобы ответить за свои грехи.
Не знаю насчет него, а меня ждет ад. За нарушение обетов - перед своим королем, и за предательство - перед своим возлюбленным.
Всего лишь две ночи, каких-то две ночи, и я полюбила этого странного короля. Еще не так, как Ханри - преданно, безмолвно, беззаветно, но уже со всей женской мудростью и нарождающимся благоразумием тела.
Где-то в глубине души, маленьким, совсем крошечным таким осколком, я радовалась тому, что мой ночной пылкий господин, красавец-мужчина не достанется больше никому после меня, - и гнала подлую мысль прочь, как недостойную.
"Мы попали в капкан судьбы,
От нее никуда не деться.
Мы попали в капкан судьбы,
И любовь, словно боль, на сердце".
Напевала я, натягивая цыганские тряпки и уходя в обратный путь. Никто меня не задержал, пока их господин отдыхал. Отлично вымуштрованные холопы были в курсе: их повелитель больше двух ночей кряду ни с одной цыганкой не проводит.
В мою цветастую шаль кто-то заранее завернул тяжелый кошель с дукатами и роскошный золотой пояс (позолоченный, но это детали, издалека все равно не видно). Я кошелек не взяла - мертвым деньги не нужны, а пояс не удержалась и прихватила с собой. Пусть украсит мое безобразно-унылое белое платье, когда я предстану перед Ханри в последний раз, опозоренной и обесчещенной. Если мне и нужен какой-то особый, личный знак позора, пусть он будет золотой.