Как можно было меня сломить, если я его все-таки не понимал. А он продолжал:
– Нет агнцев на алтаре, храмы разрушены, но не надо терять мужества: боги непреходящи.
– И они не несут зла, как Крест и Клеймо16, – заключил я.
– Боги не покинуты, – заверил он меня. – Боги не нуждаются в людях. Люди – вот кто покинут!
Все утро я слушал ужасные вещи; но худшими были те, что я услышал в самом конце. Из стыдливости я перестал слушать. Пока Ланкер сыпал не знаю какими нелепостями о том, что богам храмы не нужны, они нужны людям, чтобы стать ближе к богам, я думал о том, что атеист – это представитель вымирающей в нынешнее время расы, нечто исчезающее, вроде вечернего чая, доходного дома, книг Кони и других живописных примет нашей молодости. Полагаю, последним атеистом был продавец игрушек в универмаге «Базар Колумба», человек очень начитанный, который однажды, когда кто-то сказал: «Какой-нибудь Бог будет всегда», воскликнул с сожалением: «Как, и вы тоже?!», и словно бы ему ответили: «А вы разве нет?» – продавец игрушек продолжал: «Что ж, давайте порассуждаем; люди, изобретя Бога, создали увлекательный и любопытный персонаж; однако не надо уподобляться детям, которые никак не хотят примириться с тем, что Пиноккио, деревянная кукла, существует только в книге, – они просят, чтобы он жил на самом деле».
Голос Ланкере был похож на дробный перестук:
– Богоявления (привыкайте искать термины в словаре) – не так уж и редки.
– Я считаю себя ярым противником словарного богатства, – ответил я.
– Touchй, mio caro, touchй17! – воскликнул он. – С вашего позволения, я снова приведу аргумент. Кто же не чувствовал хоть раз, в процессе какой-то деятельности, неожиданное присутствие чего-то божественного? Самый типичный пример, наряду с другими: когда писателю является муза или когда говорят, что его посетило вдохновение. Другой пример относится к Венере.
Он сделал паузу, и я понял, что он продолжит только после того, как я переспрошу; я переспросил:
– К Венере?
– Не понимаете? А вы не?.. – В его тоне слышались изумление, возмущение и презрение одновременно.
– Ну конечно, нет, это же ясно, – быстро заверил я.
– Нет такого бедняги, который не почувствовал бы этого на себе хоть раз, – проговорил он отчетливо, будто обвиняя меня. – Над любовью сияет Венера. С Оливией и нами это происходит каждую секунду.
Теперь пришла моя очередь взглянуть на него свысока, с презрительным любопытством. Подобные бестактность и нескромность действительно не казались мне признаками хорошего вкуса и не соответствовали правилам приличия при разговоре джентльменов. Отмечу мимоходом, хотя это и не суть как важно, именно в этот момент я ощутил, уже не впервые, желание покорить Оливию. А этот наивный Ланкер, опьяненный собственным пустопорожним красноречием и потому нечувствительный ко всему прочему, продолжал:
– Вдруг до нас доходит, что космические силы достигли нас, что они проникли в самые интимные глубины нашего существа; и тогда нас охватывает радость или страх: это могущественный бог Пан. Стивенсон написал о флейте этого бога: прочтите его статью.
Я перебил его, процитировав к случаю:
– Мы читаем разных авторов, – нетерпеливо ответил он. – Впрочем, согласен, согласен. Однажды я шел от площади Конститусьон19 и уже свернул на Бразильскую улицу, как вдруг вместе с шумом паровоза и перестуком колес до меня долетел порыв ветра, который, казалось, принесся с далекого юга провинции и который не был похож на обыкновенный порыв ветра, а скорее на что-то, что меняло на своем пути окружающую ауру, состояние духа, причем не только людей, как будто немного удивленных, словно ощутивших некое предзнаменование, но и домов и всей улицы: все потемнело и на какой-то миг стало напряженным и значительным. Другой известный случай: когда путешественник приезжает в такой-то город и вдруг чувствует, что, если он останется здесь, с ним произойдет нечто ужасное. Подобными изменениями в сознании – озарениями – божественное предупреждает нас. Да, да, верьте мне, в лесах и ручьях до сих пор живут нимфы и мир населен богами. Бог, узнан он или нет, sei deo, sei deae20, направляет любую деятельность. Мне боги являют себя постоянно; я предугадываю их появление, я почитаю их, и они меня защищают. Взгляните! – Он указал на парк, потом на небо, где сияла радуга, и, должен признать, это внезапное возвращение от суждений общего порядка к реальным вещам почти взволновало меня. – Взгляните, появилась радуга, вестница богов21: вся природа приветствует ее.
Мир вокруг засверкал, будто настал миг пришествия и все вокруг восславило это мгновение. Стволы эвкалиптов переливались ярко-желтым и ярко-красным, каждая капелька воды на их листьях была будто из дрожащего серебра, а зелень лужаек стала живее и ярче. Признаюсь, душа моя отозвалась на это зрелище – сад, замерший в ожидании. Любопытно, что радуга, в честь которой звучал гимн созидания, – это напряженное единение жизни, – в последний момент была вытеснена другой богиней; я имею в виду, что в Монте-Гранде вкатилась повозка-развалюха с Оливией, в сопровождении, как и говорилось, Хорхе Веларде. Каким бы невероятным это ни казалось, с этой минуты разговор принял вполне обычный характер. По-моему, мы заговорили о том, что дорога очень грязная, что в церкви было много народу, и о прочем в том же роде. Оливия рассказывала, опершись на спинку стула, так что ее нижняя половина была нам не видна. Казалось, она нервничала, и еще казалось, что ей не терпится уйти. Она воскликнула:
– Как поздно! Еще не звали к обеду? Бедняжка, вы, должно быть, умираете от истощения.
Последнее, разумеется, было обращено ко мне. Я поблагодарил ее и взглядом, и словом, и дружеским жестом и постарался дать понять, что мои пожелания в отношении еды более чем скромны. Разве что снова кофе с подогретым молоком, из которого состоял сегодняшний завтрак, – только чтобы утолить голод.