Соответственно и мирзы пытались держаться столь же высокомерно. В конце 1540-х годов на братство с царем Иваном претендовали нурадин Исмаил, старшие мирзы Юнус б. Юсуф и Касим б. Шейх-Мамай. Посол последнего даже считал, будто обедать у царева брата, князя Юрия Васильевича, ему «невместно», и передавал тому требование обращаться к Касиму как к старшему брату (Посольские 1995, с. 238, 243, 282, 288, 310). Бий Юсуф и подавно мнил себя ровней (братом) русскому властителю (Посольские 1995, с. 247, 309).
Вместе с тем с начала 1550-х годов в общении мангытских иерархов с царем появляется новый оттенок. Военная мощь его державы, распоряжение судьбами еще независимых, но уже запуганных им поволжских ханств поневоле принуждали степняков признавать больший политический вес и статус Ивана IV в системе послеордынских Юртов.
Поскольку в тюрко-монгольской государственной традиции того времени легитимный правитель Юрта мог происходить только из рода Чингисхана, Иван Васильевич (как и мангытские бии) не имел доступа к ханскому трону. Однако под воздействием новых политических реалий некоторые мирзы закрыли глаза на династическое несоответствие и льстиво стали называть его Чингисидом. В основном это были мирзы правого, поволжского крыла, ориентированного на торговлю с Казанью и Россией. Они как бы подсказывали царю путь к узаконению своего ранга среди тюркских ханств.
Белек-Пулад б. Хаджи-Мухаммед, 1551 г.: «Белек Булат мирза христьянскому государю Белому царю много много поклон… В той земле он ("Белый царь". — В.Т.) сказываетца Чингисовым прямым сыном (т. е. потомком. — В.Т.) и прямым государем царем называетца. А в сеи земле яз Идигеевым сыном зовуся… Брат мои Дервиш царь к Чингимову сыну Белому царю, православному государю и жалостливому государю Белому князю в ноги ево пасти идем».
Арслан б. Хаджи-Мухаммед, 1552 г.: «Ты Чинников сын (т. е. Чингисов потомок. — В.Т.), а я Кошумов сын, и ныне б нам меж себя не дружбу оставите» (ИКС, д. 4, л. 90 об.–91, 126).
Престиж Ивана IV неизмеримо вырос после завоевания им Казани и Астрахани. Ногаи прямо утверждали, что всегда «те оба Юрты бывали за великими цари», и, стало быть, присоединив их, став «царем Казанским, царем Астраханским», московский государь «свыше отца своего учинился» — превратился в истинно великого монарха. Теперь с еще большим основанием его могли причислять к наследникам и преемникам Чингисхана: «Великого Цингиз царев прямой род счастливой государь еси… Похошь пожаловати — пожалуешь, а не похошь пожаловати — не пожалуешь» (НКС, д. 6, л. 224; д. 10, л. 87 об.), что означало признание абсолютной легитимности его управления бывшей поволжской территорией Золотой Орды[424].
С конца 1540-х годов на второе место по влиянию, могуществу и должности после бия Юсуфа в Ногайской Орде выдвинулся нурадин Исмаил[425]. Он чувствовал себя настолько влиятельным и авторитетным, что весной 1553 г. обратился к недавнему покорителю Казани как «к брату моему Белому царю», уравнивая того с собой (НКС, д. 4, л. 167). Затем, поразмыслив, решил еще больше возвысить себя. «Яз тебе леты старее, а ты сына моего моложе, — рассуждал Исмаил в грамоте, привезенной в Москву в октябре того же года. — И ты мне буди сын. Как будет годно отечеству и сыновству, учнем и делати» (НКС, д. 4, л. 198). Такого же взгляда он придерживался и после своего «вокняжения» в конце 1554 г., несмотря на то что Россия в его интригах выступала как тыл и, может быть, инициатор. Послания, адресованные «сыну моему Белому царю», шли в русскую столицу на протяжении 1555 и 1556 гг. Убежденные в превосходстве своего предводителя, сыновья и племянники Исмаила трактовали себя как братья царя Ивана (НКС, д. 4, л. 247 об., 303, 306, 307, 307 об., 353, 361, 362 об.).
Подобные притязания на старшинство встречали в Москве с раздражением и недоумением. Иван Васильевич не желал видеть в Исмаиле ни отца, ни брата, потому что не считал того ровней себе. Гонцам и послам за Волгу предписывалось не заключать никаких соглашений, если ногайская сторона будет настаивать на категориях отцовства (для себя), сыновства (для царя) или даже хотя бы братства. Бию же втолковывали, что то «слова невежливые… нашему государству бесчестны и к дружбе не пристоят… И ты б вперед безделных слов не писал» (НКС, д. 4, л. 219, 278, 325, 367, 367 об.).
424
Подробнее о развитии статуса московского монарха в соотношении с восточными соседями см.: Трепавлов 1993в; Трепавлов 1994.
425
Общую сводку изменений взаимного статуса Ивана IV и нурадина, затем бия Исмаила в 1550–1560-х годах см.: Жирмунский 1974, с. 480, 481; Kappeler 1992, р. 102.