Однако среди казахов потомки Эдиге слыли «белой костью» (ак суяк), т. е. аристократией. Знатность рода в то время определялась близостью к Чингисидской династии. Поскольку Едигеев клан не имел к ней никакого отношения, то и объяснение должно было быть другим. В последнем примере словосочетание ак суяк объяснялось буквально: предок Эдиге Баба-Туклес был рожден женщиной, которая забеременела, оттого что попробовала порошок, приготовленный из волшебного черепа (Валиханов 1904а, с. 232; Валиханов 19046, с. 272–273).
Происхождение рода от святого проповедника Ходжа-Ахмеда Ба-ба-Туклеса послужило обоснованием власти мангыто-ногайских биев (так называли беков и беклербеков в восточном Дешт-и Кипчаке). Традиция приписывает формулировку этой легитимности Нур ад-Дину. Когда он убил Тохтамыша и стал править его подданными, те принялись судачить: покойный хан доводился-де потомком Чингисхану, а Нур ад-Дин «не из этого племени». Новый властитель отозвался так: «Я от рождения верил и почитал единого Бога; сам Бог мне всюду покровительствовал; читал я много священных наших книг. А что я не из рода Чингиз-хана, то это меня ничуть не унижает, ибо я из племени славного турецкого богатыря Хочахмат Бабатукла». Народ, выслушав эту речь, успокоился (Ананьев 1900, с. 12)[73]. Баба-Туклес считался потомком халифа Абу Бекра, и в мусульманском обществе Золотой Орды XV в. такое обоснование правления, судя по всему, показалось достаточным. В Ногайской Орде данная концепция стала официальной, и мирзы считали свои родословные от эпохи Мухаммеда и первых халифов. «Роспись мурзам ногайским, сколко в Малом Ногае мурз», составленная в августе 1638 г., гласит: «А роду нашему по нынешнои по [7] 146-й (т. е. 1637/38 г. — В.Т.) год ровно тысеча сорок семь лет» (НГ, д. 32, л. 16). Стало быть, начало рода отсчитывалось с 591 г.
Едва ли следует безоговорочно доверять эпосу и приписывать разработку идеологической концепции воинственному интригану Нур ад-Дину, как это делал М.Г. Сафаргалиев (Сафаргалиев 1960, с. 228, 229)[74]. Гораздо более правомерно отнести это ко времени и даже персоне Эдиге, который столкнулся с необходимостью узаконивания своей власти в державе Джучидов, своего господства над Джучидами. Не принадлежа к династической аристократии, беклербек вынужден был искать доводы в пользу своих преимуществ перед ней, а доказывать происхождение от халифа тысячелетней давности легче, чем претендовать на родство с Чингисханом[75]. Однако объявить себя потомком первого халифа было недостаточно для всеобщего признания. Требовалось, во-первых, сделать фигуру Абу Бекра значимой для массы населения Золотой Орды; во-вторых, превратить генеалогическую легенду в орудие сплочения народа вокруг беклербека. Этим целям способствовала активная мусульманизация кипчакского населения, которую Эдиге развернул на подвластных землях[76].
Другим важным средством освящения гегемонии мангытского вождя стала эпизация его облика. Уже в первые десятилетия после смерти Эдиге его личность и биография стали обрастать легендарными подробностями (это заметно уже у Ибн Арабшаха — Жирмунский 1974, с. 377, 378). Эпический ореол основателя мангыто-ногайской бийской династии бросал отсвет и на его потомков. Начал формироваться знаменитый эпический цикл о сорока богатырях. По справедливому мнению Д. Девиза, он воплощал в себе «взгляд на единство, сплоченность и легитимность Ногайской Орды» (DeWeese 1994, р. 518–519).
Мы уже указывали, что мангыты пробились к золотоордынскому трону, оттеснив кунгратов во главе с беклербеком Али. Ибн Арабшах, очевидно слышавший о доминировании кунгратов при дворе, уже после этого переворота причислил Эдиге к ним (Ибн Арабшах 1887, с. 54). Оба племени оказались тесно связаны друг с другом в истории Джучидского государства. А. Вамбери писал о мангытах: «Наряду с кунгратами, они были самые знаменитые родом и храбрейшие между всеми тюркскими племенами, почему Шейбан Мухаммед-хан при своем появлении держал часть их у себя на жалованьи» (Вамбери 1873, с. 116).
Своеобразное партнерство мангытов и кунгратов отразилось в каракалпакском фольклоре. Знаменитый сказитель Бердах в сочинении «Шежире» приводит следующую легенду. Юрт каракалпаков распался из-за усобиц. Для его спасения они решили пригласить Шынгыза (Чингисхана). Представители сорока племенных общин-элей разыскали его и собрались привезти в Каракалпакский юрт на арбе. При строительстве арбы «Хонграт нашел одну оглоблю, Мангыт нашел одну оглоблю. Все остальные деревянные части было поручено найти другим» элям (Жданко 1950, с. 80). Данный сюжет изложен в контексте рассказа информатора о том, что каракалпакский народ делится на два объединения-арыся (букв. «оглобли»).
73
См. также (Османов] 883, с. 43): «Нурадил» утверждает, что появился он на свет в священный день пятницы; первыми произнесенными им словами была шахада (формула символа веры); он свободно читает по-арабски и т. д. Сам эпический Эдиге объявил хану Тохтамышу о своей принадлежности к курейш — племени Пророка (Ногайдынъ 1991, с. 31).
74
И. Вашари связывает появление данной идеологемы с правлением в Мангытском юрте в 1420–1440-х годах Ваккаса б. Нур ад-Дина для утверждения политического равенства последнего с узбекским ханом Абу-л-Хайром (Vasary 1995, р. 744). Однако, как мы увидим в главе 3, у Ваккаса не было ни оснований, ни полномочий уравнивать себя с Абу-л-Хайром.
75
При этом едва ли правомерно видеть в концептуальных поисках Эдиге стремление принизить или даже унизить ханский род (см., например: Усманов М. 1990, с. 252; Юдин 1992, с. 54). Авторитет Джучидов был освящен традицией, и ногаи всегда с почтением относились к династии, несмотря на жестокие конфликты с отдельными ее представителями. Кроме того, недостаточно объяснять успех карьеры Эдиге лишь его выдающимися личными качествами — мужеством, полководческим талантом, дарованиями дипломата и администратора (ср.: Жирмунский 1974, с. 376; Измайлов 1992, с. 70).
76
Население западной части Улуса Джучи к тому времени было уже довольно сильно исламизировано. Мероприятия Эдиге были направлены в первую очередь на жителей восточных степей, которые составляли его опору. Подробнее см. очерк «Культура».