Оплакав Хорезми и отпраздновав победу, Муса должен был бы приступить к церемонии возведения Шейбани на престол. Но тут вмешались мангытские аристократы, съехавшиеся на курултай. На совещании Мусе было заявлено: «С древнейших времен до настоящего времени каждый хан, которого провозглашали эмиры мангытов, предоставлял эмирам мангытов волю в государстве. Если теперь (Мухам-мед-Шейбани) — хан тоже поступит согласно нашему древнему обычаю, то прекрасно (т. е. мы его провозгласим ханом), а если нет, (тоже) хорошо (т. е. обойдемся без него)» (Бинаи 1969, с. 104). Надо полагать, воцарение честолюбивого и отважного «казака» пугало мангытов, Привыкших к автономии. А.А. Семенов тоже видел причину этих колебаний во «властолюбивом и самостоятельном характере Мухаммеда Шейбани» (Семенов А. 1954, с. 44). Ожидание затягивалось. Тем временем пришли вести о нападении Бурундука на владения Шейбани на Сырдарье. Так и не дождавшись определенного решения (но, видимо, не встретив и прямого отказа Мусы), он спешно отбыл в Сыгнак для борьбы с казахами (Березин 1849, с. 58, 65; Бинаи 1969, с. 104, 105; Таварих 1967, с. 271; Хондемир 1954, с. 274). «Фатх-наме», единственная из всех источников, содержит знаменательную оговорку: Мухаммед Шейбани ушел к себе, «одержав победу над мангытами» (Шади 1969, с. 73). Может быть, перед отъездом между ним и приглашавшей его стороной произошла какая-то стычка, но верить в его «победу» трудно, учитывая мизерность его отряда по сравнению с огромным ополчением Мангытского юрта.
После гибели Хорезми во главе собственно мангытских кочевий встал его и Мусы дядя, Аббас, в свое время получивший беклербекский ранг, очевидно, от Абу-л-Хайра. Но общепризнанным лидером мангытов и разноплеменного населения Юрта оставался Муса — беклербек по инвеституре от Ядгар-хана. В сотрудничестве с братом Ямгурчи он сумел расширить сферу своей гегемонии на значительную часть восточного Дешта, от Арала до Волги (Ибрагимов 1959, с. 194; Ибрагимов 1960в, с. 6). Однако сам Юрт мангытов по-прежнему занимал ограниченное пространство между Эмбой и Волгой[90], которая являлась его западной границей (по русским летописям, «Ногаи» в 1480-х годах располагались за Волгой — Вологодско-Пермская 1959, с. 274; Холмогорская 1977, с. 124). «Казанский летописец» относит активное заселение мангытами междуречья Яика и Волги ко времени княжения Ивана III, т. е. к 1460–1500-м годам: «При нем (Иване III. — В.Т.) от тех же мангит [Большая Орда] до конца запусте… И вселишася в Болшои Орде Наг(а)и Мангиты, из-за Яика пришедше, иже до ныне в тех улусех качюют…» (История 1903, с. 14).
Освоение ими левобережья Волги в тот период имеет подтверждение в ногайском эпосе «Мамай». В перечне мест рождения двенадцати сыновей Мусы фигурируют главным образом пункты этого региона: «местность Джидек, где разветвляется Эдиль (т. е. Волга. — В.Т.): один рукав впадает в море, а другой в Таш-Бурун»; протока Таш-Бурун; местность Тепки «в верхних частях, прилегавших к Эдилю»; «местность Сиблин, орошаемая рекою Эдиль» (Ананьев 1909а, с. 13).
Расположение основных мангытских кочевий обрисовано в двух грамотах, привезенных в Москву в конце 1492 г.: «Апаса князь на Урухе горе, а Мысу мырзу на Оре месте, а Ямгурчеи мырза на Емь, а Яге на Белеозере, а пять мырз на Карагале Илеке»; «Муса зимовал на Еме реце, Опас князь зимовали под Чегадаи» (Посольская 1984, с. 46). Таким образом, властители Мангытского юрта кочевали в Западном Казахстане — по рекам Ори, Эмбе, Илеку, иногда отходя в глубь степей к тимуридским рубежам, «под Чегадаи»[91].
Город Сарайчук на нижнем Яике уже давно превратился в естественный центр Мангытского юрта — за неимением других городов. На резиденцию Мусы в Сарайчуке указывает татаро-ногайское шеджере, найденное и опубликованное М.И. Ахметзяновым: «Муса-хан проживал в Малом Сарае» (Ахметзянов М. 1991а, с. 84). Вместе с тем этот город продолжал считаться достоянием казахских ханов, но их притязания на низовья Яика могли быть теперь реализованы только военным путем: ведь еще при Джанибеке казахские подданные откочевали из этих мест (см. выше). Впоследствии владетели казахов втянулись в войны с Шейбани и ослабили внимание к западной окраине.
В 1489 г. Муса писал Ивану III, что их предки ссылались друг с другом, «а после того, при нас… юрт наш далече отшол», и поэтому ссылок с Москвой не было. «Нынеча, недруга своего одолев, отца своего юрт в свои руки есмя взяли», и отношения возобновляются (Посольская 1984, с. 18, 19). Та же тема звучит в грамоте сибирского хана Ибака 1494 г.: наш предок-де «Шыбал царь» был друг и брат твоим предкам, но «от тех мест межы нас Туатамыров да Номоганов юрт ся учинил, а мы ся учинили далече, а с тобою меж нас добрые съсылки не бывало» (Посольская 1984, с. 48).
90
О первоначальной и основной территории Мангытского юрта рассказывает предание астраханских юртовских татар: «Когда Золотая Орда стала не то, что была когда-то прежде, и поколения, составлявшие ее, немногими только остатками рассыпались по степям низовьев Волги и по Каспийскому побережью, то ногаи, предки юртовских татар, стали кочевать в летнее время по реке Уралу… только изредка заходили на Эмбү» (Небольсин 1852, с. 55–56).
91
Урук (современное название — Айрюк) — одна из Мугоджарских гор в Актюбинской области Казахстана; упоминается в «Книге Большому чертежу» (Книга 1950, с. 93, 94).
Орь и Илек — притоки Урала (Яика). Карагал Илек — может быть, правый приток Илека Кыргапа. ((Карагал Илик» (в прочтении А.Н. Кононова) упоминается Абу-л-Гази в «Шаджара-йи таракима» как северный предел расселения туркмен при золотоордынском хане Джанибеке, т. е. в середине XIV в. (Кононов 1958, с. 77).
Вопреки единодушию публикаторов четырехкратно издававшейся первой ногайской Посольской книги, полагаю, что никакого «Яге» не существовало. Очевидно, в цитируемой грамоте казанского хана Мухаммед-Амина было оставлено без перевода выражение