Судя по обоим посланиям, между Московским великим княжеством и Мангытским юртом располагались юрты неких Туатамыра и Номогана, препятствовавшие ссылкам двух владений. Номоганский, или Номоганов, юрт дважды упоминается в письме крымского хана Менгли-Гирея казанскому хану Мухаммед-Амину 1491 г.: «С Намаганским юртом султан Баязыт султан меж их вступився, с (так. — В.Т.) суседстве жили бы есте, молвил… Сидяхмет, Шиг Ахмат и Азика в головах и сколко ясь Номоганова юрта пришод, домы наши потоптали» (ПДК, т. 1, с. 108). Из последнего предложения следует, что таинственный юрт — это то, что в историографии называется Большой Ордой. Видимо, обиходное ее обозначение в позднеордынской среде было связано как раз с именем Номогана, а Номоган в данном случае — это второе имя или прозвище хана Тимура б. Тимур-Кутлуга, а также его деда Тимур-Мелика (Нумукан, Нугма, Томган, Тумукан и т. п. — см.: МИКХ, с. 40; СМИЗО, т. 2, с. 106). Ведь в поздней Золотой Орде на сарайском престоле сидели потомки Тимур-Мелика: Тимур-Кутлуг, Тимур, Кучук-Мухаммед, Ахмед и дети Ахмеда, в том числе названные Менгли-Гиреем Саид-Махмуд и Шейх-Ахмед. Разгром Большой Орды в 1481 г. и ослабление ее позволили мангытам занять ее заволжские владения и вплотную приблизиться к Казанскому ханству, через которое стали осуществляться сношения с Москвой[92].
К тому времени Муса уже стал полностью самостоятельным правителем, хотя и номинально низшим по сравнению с окрестными ханами. Мирзы обращались к своему предводителю бий хазрат — «княжое величество» в средневековом русском переводе (НКС, 1626 г., д. 1, л. 60, 61). Вероятно, тот же оттенок звучал в обращении крымского хана Менгли-Гирея к Мусе в 1492 г.: «…величеству твоему счясливому» (ПДК, т. 1, с. 154). Но крымцы никогда не расценивали мангытских (ногайских) лидеров как равных себе государей. Ранг бия формально отводил последним место у подножия трона, а не рядом с ним. Бахчисарайская канцелярия многократно подчеркивала, что бий есть не более чем слуга (карачи) крымского хана, причем это распространялось и на тех биев, с которыми у Крыма складывались дружественные отношения (см., например: НКС, д. 9, л. 95 об.). В 1491 г. Менгли-Гирей советовал Ивану III держать своих постоянных представителей при Мусе и Ямгурчи, так как «они нам обема пригожи в слугах» (ПДК, т. 1, с. 121). Муса и Ямгурчи не возражали против такой трактовки, отмечая в посланиях свое более низкое положение: «Менли Гирееву величеству Муса мурза, в землю челом ударив, и поклон… От холопа царю челобитье и поклон»; «Ты пожаловал, наше холопство себе принял» (ПДК, т. 1, с. 207–208).
При начале официальных отношений с Россией в 1489 г. Муса ссылался на прежние «дружбу и братство» (т. е. равноправие) между предками его и Ивана III (Посольская 1984, с. 18). Но на подобной норме отношений не настаивал, хотя московский князь был равен ему в статусе, и в следующем году просил Ивана «учинить» его, Мусу, своим сыном или братом, на свое усмотрение («как пожалуешь») (Посольская 1984, с. 28). А.П. Григорьев заметил, что обычно бии признавали старшинство московских правителей, поэтому в своих письмах в Россию ставили их титулы и имена, как правило, на первое место. Этот порядок изменился с марта 1497 г., когда в Москву пришла грамота, начинавшаяся словами «от Мусы от князя к Ивану князю поклон»; объяснялось это, дескать, тем, что Муса в то время возглавил мангытов (Григорьев А. 1988, с. 66). На самом же деле, как мы убедились выше, Муса стал «хакимом Дешт-и Кипчака» задолго до 1490-х годов. Но положение и авторитет его действительно неуклонно возрастали.
Так же постепенно увеличивался престиж управляемых им владений. Если в документах третьей четверти XV в. «Ногаи» предстают как некое абстрактное пространство за Волгой, то в начале XVI в. Орда ногаев становится в один ряд с прочими тюркскими владениями. В тот период на Руси была создана «статья» (перечень) «Татарским землям имена», в которой «Ногаи» названы наравне с Большой Ордой, Казанским и Астраханским ханствами и Сибирским юртом («Шибаны») (Казакова 1979, с. 253).
Тем не менее номинальный ранг подвластных Мусе территорий был неизмеримо ниже даже самых слабых и ничтожных владений, во главе которых стояли Чингисиды. Летописи рассказывают, что в 1481 г. на Большую Орду двинулись Ибак, Муса и Ямгурчи, «а с ними силы пятьнадесять тысящ казаков» (Архангелогородский 1782, с. 158; Летописец 1819, с. 188; Львовская 1910, с. 346). Значит, жители Мангытского юрта (а именно из них состояла в основном та рать) расценивались как «казаки», т. е. изгои, оторвавшиеся от родных улусов, как объединение, не вписывавшееся в традиционную схему организации государственной власти.
92
В идентификации Номоганова юрта я, видимо, солидаризируюсь с мнением Л. Коллинз, которая причислила хана Ахмеда б. Кучук-Мухаммеда и его детей к «дому Номогана» (Collins 1991, р. 372–379). Номогана с Тимур-Меликом отождествил А.П. Григорьев (Л. Коллинз считает Номогана сыном Джучи, братом Туга-Тимура). А.П. Григорьеву принадлежит и наиболее резонное объяснение выражения «Туата-мыров юрт» в письме Ибака: Туга-Темиров, по имени одного из сыновей Джучи. Потомки Туга-Тимура являлись удельными (улусными) правителями в заволжских степях в XIII–XV вв. Значит, речь у Ибака велась о том, что между Русью и Сибирью оказался Туга-Тимуров Номоганов юрт. А.П. Григорьев восстанавливает текст таким образом: «Между нашими владениями вклинились владения (рода) Туга-Тимура и (его потомка в третьем колене) Нумугана (отца Тимур-Кутлуга)» (Григорьев А. 1985, с. 177).