На коней было посажено, видимо, все крымское ополчение. Наследник престола (калга) Мухаммед-Гирей б. Менгли-Гирей по поручению отца возглавил эту огромную рать в двести пятьдесят тысяч всадников. Племенные ополчения вели главные беки Ширинов, Барынов и Мангытов (Хаджике). Тем временем половина ногайских улусов перебралась на летние пастбища на правом берегу Волги, отчего и мощь их Орды уменьшилась наполовину. Армия Менгли-Гирея внезапно обрушилась на стойбища Агиша и прочих мирз, которые не спеша снаряжались в поход. Неожиданность нападения моментально решила исход сражения. Ногаи, видимо, даже не сопротивлялись. Крымцы разграбили их стойбища и захватили весь скот — «улусы и куны, кони и верблюды, овцы и животину, ничего не оставив, взяв, привели». День за днем трофейные стада и табуны вели через Перекоп в Крым, а людского полона оказалось столько, что и в «двадцатью дни в Перекоп не могли их впровадити». Многие мирзы, а возможно и сам Агиш, тоже оказались в плену (ПДК, т. 2, с. 70, 71, 80).
Мирза Саид-Ахмед не случайно ввязался в это сомнительное предприятие, да еще в коалиции с Астраханью. Дело в том, что уже в то время некоторая часть ногайской знати видела в нем, одном из старших сыновей Мусы, своего предводителя. В августе 1508 г. великому князю Василию Ивановичу доставили грамоту Саид-Ахмеда, в которой явно просматривается, во-первых, его огромный вес в Ногайской Орде, во-вторых, видимость единства потомства Мусы. Саид-Ахмед писал: «А от Мусиных семинатцати сынов лиха тобе не будет», т. е. они пока ведут согласованную политику; если же, дескать, старшие братья адресанта осмелятся вредить Руси, то о них «мы… гораздо бьем челом» — заранее просим их простить; младших же братьев мирза обещает «унять» от подобных авантюр сам. Тут же приводится и пример: одного из младших сыновей Мусы, Джан-Мухаммеда, дотоле ежегодно совершавшего набеги на русские «украйны», пришлось так вот «унимать», и он сбежал, а у вожака этих набегов, некоего Токаша, мангытские предводители отняли все его богатство («куны») (Посольская 1984, с. 82). Таким образом, к концу 1500-х годов сложился союз мирз, действовавших солидарно, — Агиша б. Ямгурчи и Саид-Ахмеда б. Мусы.
Другая пара сдружилась было еще при Ямгурчи — Алчагир и Шейх-Мухаммед, дети Мусы от разных жен. В 1503 г. они вместе явились к большеордынскому хану Шейх-Ахмеду и уговорили его посетить ставку бия (ПДК, т. 1, с. 467). Но именно между этими двумя персонажами и развернулась наиболее ожесточенная схватка после кончины бия Хасана.
Русские посольские дьяки впоследствии считали Алчагира бием («князем»). Копии писем его детей Урака и Кель-Мухаммеда, относящихся к 1535 г., в Посольском приказе предварялись припиской «Алчагырова княжово сына»; хотя сами авторы-мирзы в текстах посланий ничего не сообщали о своем отце или его ранге (Посольские 1995, с. 135, 136). Но это не было просто безосновательным домыслом. Татарское шеджере ногайских мирз в публикации М.И. Ахметзянова тоже называет «Альсагира» «ханом», т. е. главой Ногайской Орды. При этом источник говорит, будто Альсагиру удалось захватить Саратов и Астрахань, обложить их данью. Сам он проживал-де в «Надынске» и «был… удивительно похож на Александра Македонского» (Ахметзянов М. 1991а, с. 84). Значит, в какой-то период этот мирза в самом деле мог считаться предводителем Ногайской Орды. Впрочем, крымцы его таковым не признавали, и в документах, исходивших из Бахчисарая, он всегда титуловался не иначе как мирзой.
Уже летом 1508 г., параллельно с дипломатической миссией Саид-Ахмеда на Русь, Алчагир направил в Москву своего посла. В привезенной им грамоте говорилось, что мирза в принципе солидарен с Василием III в противостоянии полякам, но занят сейчас подготовкой войны с казахами, «что идут к нам ратию». При этом ставка («кочивще») Алчагира располагалась на Волге, куда он рассчитывал вернуться при благоприятном исходе сражений на востоке (Посольская 1984, с. 80).