Во всяком случае, если она и являла какой-то пример своим ученикам, то это был пример бескорыстия, неравнодушия и доброты.
2
«До тебя я жил как бы во сне, не думая, красивый я или нет, хороший или плохой. Да и вообще мало о чем думал в этой части жизни. Я многим увлекался, и у меня не оставалось времени на это.
Сейчас я не могу без тебя. Я хочу, чтоб ты скорее меня поняла, мои интересы и увлечения. Тогда нам будет очень весело».
Это писал Володя Дроженин Зое. По словам людей, его знавших, он не был ни хулиганом, ни человеком с нравственными или психическими отклонениями, ни даже просто грубым, злобным парнем. Был он, по словам этих людей, молчалив, замкнут, самолюбив, характером мягок, привязчив, в себе не уверен, читал много, без разбору; по статистике, он идет на первом месте по числу прочитанных книг. Увлекался фотографией, в ночь перед убийством печатал до рассвета фотографии Зои.
На девочек начал поглядывать рано и с интересом, с юношеской тоской, со смущением, с ожиданием...
Драться был не мастер, его нередко били, впрочем, в последнее время он стал резче, стал давать отпор, стал тоже тяготеть к тому идеалу, который ему в прошлом и не светил, который его мало прежде вдохновлял, — к идеалу решительного, железного мужчины. Я был у него дома, видел его фотографии, рисунки, не лишенные наблюдательности и фантазии. Мальчик как мальчик. Вполне нормальный мальчик. Не хуже других. Лучше многих. Учителя мучительно вспоминают каждую его фразу, каждый поступок, каждое движение, вспоминают под тягостным впечатлением преступления, освещают эти поступки и движения трагическим светом случившегося и ничего не могут вспомнить не только плохого, но даже и странного. Весь краткий сюжет его жизни накануне преступления ясен, ординарен и не внушает опасений.
Но нормального мальчика нет. Потому что нормальные мальчики из-за того, что их девушка пошла с парнем в кино, будут страдать, может быть, даже плакать от первой обиды и несправедливости, может быть, они станут писать печальные, упаднические стихи; они могут, на худой конец, даже подраться с тем, кто пошел с его девушкой в кино, хотя этим ничего не докажешь да и девочку не вернешь.
Нормальные мальчики не бьют отточенным, как бритва, ножом в грудь. Нормальные мальчики не убивают.
Значит, ненормальный мальчик? Или ненормальное чувство? Может быть, дикая, ослепляющая страсть на грани помешательства, страсть уже не из области поэзии, а из области патологии...
Володя познакомился с ней на пляже прошлым летом во время каникул. Ей было четырнадцать лет. Ему тоже. Что-то пленило его в Зое, кто знает, что. Пути здесь воистину неисповедимы. Во всяком случае, он стал искать встреч с ней, а потом они стали «ходить» вместе.
Сейчас бытует среди подростков такое выражение: «ходить». Это значит: встречаться, гулять, прохаживаться по центральной улице, идти в парк на танцы. Я не раз слышал: «Валя сейчас «ходит» с Костей. А раньше «ходила» с Сережей». Или: «С кем ты «ходишь»?». В этом есть что-то бытовое, принижающее отношения, куцее, но это существует...
Итак, они «ходили» друг с другом.
Ему, видно, нравилось с ней «ходить». Он готов был ходить каждый вечер, каждый день, ходить и сидеть с ней на скамейках, и печатать ее фотографии, и провожать ее домой. Когда он уехал в лагерь на каникулы летом, он скучал, даже тосковал по Зое. В некоторых его письмах сквозит настоящая острая тоска — тоска любви.
«Как скучно без тебя. Как ты уехала, я все время думал о тебе. Вспоминал твою улыбку и лицо. Перебрал в памяти все наши встречи и вспомнил нашу первую встречу. Видишь ли, Зоя, человек — это сложное существо. Его надо понять и узнать. Для этого нужно очень много времени. Я тебя знаю мало, но очень много о тебе думаю и мечтаю».
Действительно, знал он ее мало. Когда он приехал из лагеря старшеклассников, она встретила его холодно, сказала ему, что он ей не интересен, что он, в сущности, девчонка, а не парень, кисель, слюнтяй, ей такие не нравятся. Володя расплакался, ушел, возненавидел себя и стал «тренироваться» на мужчину. Начал курить, выпивать... Он появлялся теперь в закоулках маленьких деревянных «частных» домов: в Магнитогорске есть такие приземистые, горбатые улочки, дома там с палисадниками, на окнах тяжелые ставни, заборы там высокие, добротные, с тяжелыми и громкими засовами. Около этих домов, вернее, между ними, свои закоулки, закутки, там темно, сидят парни, курят, лущат семечки, рассказывают истории, доблестные, с уголовным оттенком. В этих компаниях всегда есть свой заводила, «душа общества» — эдакий сплевывающий, небрежный, блатноватый, с фиксой на зубах, в мятых узеньких брючках, как бы очень взрослый, нагловатый, самовлюбленный. В этих закутках все начинается с легкой выпивки, потом идут «прошвырнуться», потом встречают кого-то из чужого клана, какого-нибудь «Косого» или «Леху», начинается блатная, изощренная «толковища», выяснение отношений с игрой в «джентльменство», в товарищество, в некую кастовость («Мы с такого-то района, вы — с такого, у нас свой порядок, свои нравы, у вас — другие»). Это есть почти во всех городах.