Но если из сказки родился уже роман, который, сбросив детские штанишки, все дальше уходит в своем развитии, то все же несомненно, что он еще не достиг конца пути; и сейчас в нем много надуманного, а в симметричном построении действия, и планомерном распределении сбегающихся нитей остро ощущается искусственность. Читатель с первого взгляда может заметить руку и вкус писателя в построении композиции и материале сюжета, хотя полагается ему чувствовать это лишь в осмыслении произведения в целом. Итак, ясно, что прозаическая литература все еще идет вперед. Идет, но куда?
Мне кажется, к газетному репортажу. Здесь когда-нибудь проза обретет, совершенство. Ну и, конечно, она так же облагородит репортаж, как раньше облагородила сказку. Нет такого ценного писательского качества, которое не могло бы проявиться» в рамках репортажа.
Репортаж единственное, что живет в своей оригинальной и естественной форме. Это самое непосредственное изображение действительности, вдобавок свободное и не зависящее от правил. Истинное «дитя природы» в гигантском лесу печатных букв. Репортер сообщает нам голые факты, показывая главных и второстепенных лиц, принимавших участие в событии, не вынуждая себя раскрывать жизненный процесс больше, чем требуется для понимания данного случая. Репортер, рассказавший о событии так, как его соткала сама судьба, отпускает его участников на все четыре стороны, дабы каждый шел своей дорогой навстречу другим интересным или неинтересным происшествиям, но с данным случаем больше не связанным. А прозаический писатель (по крайней мере, так было до сих пор) обязан всех действующих лиц постоянно удерживать вместе и в процессе работы или в конце ее дать читателю отчет о том, что с ними стало впоследствии.
Обуреваемый этими мыслями относительно будущего нашего мастерства, я произвел своего рода пробу и написал сей роман. Я излагаю здесь все таким образом, как это обычно бывает в обществе: о чем-то заходит речь, и то один, то другой приводят случаи или примеры, что-нибудь доказывающие либо разъясняющие. Ну-с, скажем, если бы зашел спор о «вынужденных» браках, я в доказательство своей правоты привел бы историю Ференца Ности и Мари Тоот, а рассказав самую суть ее, подтверждающую, мою правоту, я бы на этом и закончил, не заботясь о дальнейшей судьбе действующих лиц. Так останавливается поезд, добравшись до конечной станции, и дальше не идет, хотя путь пассажиров его отнюдь не закончен.
Однако наряду с жаждой новаторства возникает и сомнение. Они борются, борются и не могут друг друга положить на лопатки. Жажда новаторства с великой гордостью стучит себя в грудь: «А ведь я права!» Сомнение, напротив, прикидывает: «А что, если теперь подкова Пегаса задом наперед прибита и, глядя на следы, люди сами ввели себя в заблуждение: шагают назад, а думают, что идут вперед?»
Я не осмеливаюсь при подобных обстоятельствах решить в пользу того или иного, и умнее всего, мне кажется, заключить небольшое дружеское соглашение между двумя борцами, то есть сделать попытку примирения, однако с непременным намерением в следующей книге, если бог даст силы и охоту, продолжить рассказ о судьбе наших знакомых из комитата Бонто.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман К. Миксата «История Ности-младшего и Марии Тоот» впервые увидел свет на страницах еженедельника «Вашарнапи уйшаг» («Воскресная газета») в 1906–1907 гг., где печатался с продолжениями в течение нескольких месяцев. Роман выходил неоднократно отдельным изданием, включался во все собрания сочинений писателя, переведен на многие языки мира, несколько раз экранизирован.
Основой для сюжета послужила подлинная история, попавшая в газеты: в июле 1901 г. венгерские журналисты немало позлословили по поводу скандального происшествия в некоем семействе, проживавшем в Бачке, одном из южных комитатов страны. В совсем иного тона статье на эту же тему («История старого Унгары») замечательный поэт, предтеча венгерской пролетарской революции Эндре Ади (1877–1919) вскрыл социальные корни непристойного скандала и показал наглядно, как развращено было венгерское дворянство начала XX в., какую пагубную роль играло оно в обществе.
Миксат обращается к этой истории несколькими годами позже под явным влиянием той политической обстановки, которая сложилась в стране к 1905 г. В это время самая крупная парламентская партия — либеральная — потерпела поражение на выборах, и император австрийский — он же король венгерский — Франц-Иосиф назначил новое правительство, провозгласив его «независимым от политических партий». Разгорелась острая борьба между либералами и коалицией прежних оппозиционных партий, опиравшихся на провинциальное дворянство. Эта борьба особенно отчетливо выявила несостоятельность дворянства как правящего класса и как носителя нравственных ценностей.
Отношение Миксата к дворянству было сложным и с годами претерпело значительные изменения. К началу XX в. писатель почти совершенно растерял былые свои иллюзии; теперь от добродушной насмешки, а иногда и сочувствия дворянству он переходит к острой его критике. Это отношение ярко выразилось в романе о Ности — старинном дворянском семействе, последние отпрыски которого скатились на самое дно, стали авантюристами и форменными мошенниками, сеющими вокруг одно лишь зло, отравляющими своим цинизмом общественную атмосферу (одним из проявлений этого губительного цинизма Миксат считает, в частности, все усиливавшееся угнетение национальных меньшинств в Венгрии).
Такая позиция маститого писателя не могла не вызвать недовольства реакционной критики, поспешившей осудить роман, назвав его слабым и неудачным произведением. Многие статьи содержали прямые нападки на Миксата за «недоброжелательность» в изображении дворянства. Только прогрессивная критика встала на защиту этого произведения, высоко оценив его идейные и художественные достоинства.