Ледяные ладони обжигали горячую кожу лица, и я слышала свое имя словно сквозь плеск воды — невероятно далеко, едва слышно, так знакомо… Но перед глазами так и стояло мертвенно-бледное лицо с налитыми свежей кровью глазами и узким кончиком ледяного языка, что скользил по алой полоске тонких губ.
— Лиззи! Лиззи! Лиззи… — Из бескрайней пучины ко мне взывал настойчивый голос, а я все так же чувствовала крепкую хватку малыша, видела как к соседнему креслу неумолимо медленно склоняется сама смерть, слышала свое тяжелое, прерывистое дыхание, неистово колотящееся в груди сердце и чувствовала, как глаза застилают горячие слезы.
Я закрыла глаза, не в силах видеть концовку, почувствовала отрезвляющий обжигающий лед, что разлился по моей шее, заплаканным щекам. Назойливый свет в салоне больше не мигал, кислородные маски перестали раскачиваться, стал проступать другой мир — взмокшая кожа липнет к сливочной обивке дивана, и надо мной склонилось лицо, что не спускает внимательных золотых глаз. Его губы шевелятся, но я не могу разобрать ни слова. Арчи все так же крепко держит меня за руку.
Взгляд медленно переместился вбок и вместо теплой крохотной ладони, я увидела длинные пальцы хирурга, что ощутимо сжимали мою руку. Слышала звук его громкого, настойчивого голоса. Он отгонял фантомные ощущения, воспоминания о последних минутах крушения всей моей жизни.
К пересохшим губам прислонился стакан, и я сделала крошечный глоток, закрывая глаза и пытаясь осмыслить происходящее. Новый глоток, и я смогла открыть глаза — кремовые стены, шоколадный стол, разломанный надвое, миллион невысказанных вопросов в глазах окружающих.
Лучше все-таки их закрыть.
Мое тело поднялось над полом, голова безвольно прижалась к ледяной груди — не было сил посмотреть, к чьей именно. Голос не то утешал, не то просил что-то сделать — я была не способна принять это к сведению. Вокруг разлилась непроходимая тишина, слышались отчаянные мольбы и последние крики тех, кого забрала смерть.
Было сложно определить время. В голове стоял навязчивый писк, как после оглушительного взрыва, зрение подводило; то и дело из мягкой постели меня бросало на жесткие кресла, стягивало живот ремнем. Все время я пыталась нащупать ладошку, что стискивала мою руку, поворачивалась к несуществующему брату, но видела лишь смятую подушку, пустое синее кресло и тень, что нависла над нами.
— Лиззи, ты меня слышишь? — тихий голос доктора раздался со стороны иллюминатора, и я неуверенно повернула к нему голову, раскрывая уставшие глаза. Сегодня я увидела слишком много.
Ледяная ладонь осторожно коснулась моей щеки и переместилась к спине — он усадил меня и подтолкнул к губам очередной стакан воды. Она была настолько холодная, что по стенкам стекал конденсат. Я с трудом осушила его целиком и издала усталый вздох, голова безвольно склонилась, глаза закрылись сами собой.
— Только выпей несколько таблеток. Ну же, последнее усилие на сегодня, — мягко произнес доктор, подталкивая к моим губам капсулу и осторожно придерживая мою голову.
То, что он назвал последним усилием оказалось бесконечно долгой экзекуцией — таблетка за глотком, раз за разом — не было сил даже сосчитать их количество.
— А теперь — отдыхай, — он уложил меня обратно и натянул одеяло до самого подбородка. — Отдыхай и помни: что бы там ни было — мы поможем тебе это пережить.
Свет над головой погас. Исчезли лампочки «пристегнуть ремни», двигатели больше не шумели. Что-то приторное обволакивало меня изнутри, пульс не прекращал биться в висках, в пустом желудке булькала вода, лоб покрыла неприятная испарина — становилось слишком жарко для этого места.
— Бет… Я хочу домой, — беззвучный, сломленный голос раздался посреди пугающе тихого салона. Был слышен лишь громкий хруст из-под подошв черных оксфордов; совершенно неуместная обувь для Аляски. Пара круглых, как блюдечки, глаз оглядела длинную мантию, широкий капюшон, что погрузил лицо смерти в вечную тень. Пальцы вновь испуганно сжались на моей руке, всем своим маленьким телом он пытался спрятаться, губы дрожали, еще чуть-чуть, и из глаз покатятся крупные слезы.
Я будто нагишом прыгнула в свежий снег — настолько холодно мне вдруг стало. Обжигающий мороз заскользил вверх по позвоночнику, когда длинные алебастровые пальцы скинули устрашающую мантию с головы… мужчины.
— Прошу простить за беспокойство, — прошелестел он, и я машинально кивнула. В голове крутилась лишь одна мысль: я в жизни не встречала никого более прекрасного, статного, с такими одновременно острыми и правильными чертами лица…
Мужчина вдруг опустился на один уровень с притихшим братом, и чуть склонил набок голову — он словно пытался разглядеть что-то необычное на лице перепуганного ребенка. Артур с немым интересом скользил взглядом по квадратным скулам, осматривал длинные пряди угольно-черных волос, изгиб алых губ и такой странный, обескураживающе-багровый оттенок его глаз.
Две антично-белые ладони легли на порозовевшие пухлые щеки брата; маленькая курчавая голова помещалась в них просто идеально. На одну короткую секунду мне показалось, что это какой-то врачебный прием, будто он пытается что-то сказать моему брату, оторвать прилипшего кроху от моего застывшего тела, чтобы приступить сначала ко мне. Арчи воспротивился, набрал полную грудь воздуха, чтобы зареветь, но неизбежное произошло словно яркая вспышка, удар в спину, насилие над беспомощным; раздался оглушительный хруст, светловолосая голова бессильно упала на неподвижную грудь и в стеклянных, небесно-голубых глазах застыло непонимание, боль. Тонкие детские губы непроизвольно растянулись, складываясь в неуклюжий овал; в полной растерянности и непонимании я смотрела на ровную полоску белоснежных молочных зубов…
Это он, он убил всю мою семью.
Комментарий к Глава Пятнадцать. La Culminazione
Вышеизложенная глава – одна из немногих, к которым я стремилась по мере создания работы, и я не могла предположить, что объем написанного получится настолько огромным. Вольтури – это своеобразный рубеж. Я знала, что собираюсь разворошить невероятно большой осиный улей, когда решилась взяться за переосмысление этой работы, но не думала, что он станет настолько… всеобъемлющим.
Эта работа приносила мне наслаждение и ощущение реальности на протяжении очень долгого времени и была отдушиной, пока не поглотила меня едва ли не целиком. Я потеряла нечто важное, пока сосредоточенно рыла кротовую нору в глубину, надеясь найти не то клад, не то тайный смысл. И я нашла. Но совершенно не то, что ожидала.
Мне все еще есть, что сказать, и я не закончила. Но хочу взять перерыв. Потому что мои силы истощились, а моральная подпитка случалась не так часто, как мне бы того хотелось. Мне, как и моей героине, нужно время чтобы кое-что обдумать, кое с чем смириться и взглянуть под другим углом.
Прошу меня понять и не ждать, что через две недели или даже месяц я выдам вам новую порцию безумия. Я вернусь, но дат не называю. Спасибо.
– Leigh.
========== Bonus Demetri ==========
Комментарий к Bonus Demetri
В честь моего успешного путешествия и хорошего настроения, я выкладываю этот прекрасный аперитив.
Вашему вниманию – бонус от гранд-мастера своего дела. Деметрий – плод нашей кропотливой работы, но целиком и полностью персонаж моего дорогого и любимого соавтора – Эль. Я совершенно не представляю, как вы отнесетесь к такому бонусу, придется ли он вам по душе или вы обвините нас в кровожадности, но этими цветочками мы прощупываем почву. Тем более что для себя уже все решили. Посмотрим, какие комментарии принесет эта глава и после этого решим, как поступать дальше. Сейчас мне требуется отдача от каждого неравнодушного, ибо хоть я и знаю, к чему иду, но дорожка еще совершенно не протоптана. От вас, возможно, зависит будущее этой работы. Будет Лиззи процветать или ее пора сворачивать, чтобы дать мне шанс притронуться к чему-то новому.
P.S. На Деметрия, в особенности касательно его внешности, беру полнейший ООС.
Вампир знал — в этом доме его уже давно ждут. Шале, светящееся теплыми желтыми окнами, затихло в хорошо знакомом ему молчании, молчании приговоренных. Потому-то он никуда и не спешил. Он спокойно шагал по витым, укрытым смерзшимся после недавней оттепели снегом тропам. Захватившая тело сырая жажда, всегда мучившая его во время поисков, поутихла. Его неспящее сердце успокаивало голубое мерцание звезд, скрип еловых ветвей и резкий аромат смолы, наполнивший чистый, колкий зимний воздух.