Горло внезапно обожгло пламенем, и он резко вскочил на ноги, едва не проломив иссохшийся деревянный пол. Он вглядывался в пустую, заплывшую желтыми разводами стену, на которой снова проступали ее недостижимые черты.
Он зашипел от досады, взгляд подернулся багровой пеленой, лицо исказила мучительная гримаса. Упущенная добыча поселилась в его сердце, как проклятие, как червь, и есть лишь один способ снова стать самим собой, холодным и учтивым, непоколебимым Деметрием.
За окном снова повалил снег, и он схватился за голову, прогоняя навязчивые очертания. На морозе щеки алеют, как спелые яблоки. Мягкие варежки все в снегу. Невинный запах мокрой шерсти. Она неумело лепит угловатые снежки, пытается залепить в спину хотя бы одному члену своей новой семьи. Вот кто-то наконец поддается, в ее адрес летит шутливая ругань. Она морщит нос, и на нем расползаются складки, и снова этот смех…
…На широком экране мелькают кадры неизвестного ему фильма. Она прижимает к груди декоративную подушку, над головой перемигиваются маленькие желтые фонарики рождественской гирлянды. В уголках ее глаз скапливаются первые непрошенные слезы, и ему хочется их выпить, залпом, как легкое вино. Она благодарно принимает коробку бумажных ароматизированных салфеток и сжимает ледяную ладонь, прижимаясь к крепкому телу, несмотря на холод, несмотря на смерть, так, как должна однажды прижаться к нему.
Деметрий что было сил швырнул кушетку о стену, посыпалась штукатурка, обнажая старый кирпич. На ходу набрасывая мантию, он бросился вниз по тусклому лестничному пролету в бронзовую городскую ночь, но воспоминание летело вровень с ним, туманило зрение, загоняло все глубже и глубже в непредсказуемый уличный лабиринт.
…Теплое, но практически невесомое одеяло сползло на пол. На ее висках выступил пот, из груди вырываются судорожные хрипы. Кошмар — их пока что единственная возможность встретиться вновь. Он знает — малышка помнит каждую роковую минуту падения, помнит его, знает, что он вернется. Его лицо вторгается в ее тихую ночь, в ее маленькие, словно созданные для легких покусываний ушки льется хриплый голос, произносящий певучую греческую версию ее имени. Элизабета, моя Элизабета. Она помнит, как незнакомец отправляется в путь с ней на руках, помнит, как прячет ее под широкими еловыми ветвями подальше от снега и ветра. Она не слышит, но он-то знает, что рядом журчит ледяная река, где вьются на дне бессонные после оттепели мелкие рыбешки. Надо было забрать ее прямо тогда, чтобы не мучиться сейчас — надо было, но он не сумел. Соблазнение было слишком велико, он должен был уйти.
Измученный, горящий заживо от жажды, он углублялся все дальше и дальше в бедные кварталы, надеясь, что заплутавшая в неурочный час случайная жертва сама наткнется на него.
Горизонт темнел все быстрее, вокруг загорались неоновые вывески и уличные фонари. Офисные клерки спешили заглянуть в бар за углом. Мамы тянули куда-то непослушных детей. Из Волмарта струилась нагруженная бумажными пакетами толпа. Статные бизнесмены не отрывали от уха блестящие телефоны. Деметрий скрыл лицо под мантией, ускорил шаг и, наконец, очутился около пристани, близ воды, где ему всегда лучше думалось.
Важно быть осмотрительным, не убивать почем зря, найти самую дорогую подделку из сотни фальшивок, именно ту, что поможет ему временно прогнать из сознания трепещущий образ. О, моя маленькая проказница, моя жертва, моя ненаглядная добыча, чья кровь уже почти согревает мне кончик языка.
Смутный силуэт хрупкого женского тела неподвижно затаился в неосвещенной части прибрежного парка. Тонкие ноги подростка задраны на скамью, к запаху кожи примешивается влага и соль обиженных слез. Он позволил невесомым шагам стать тяжелыми, человеческими; она встрепенулась, и серые глаза напряженно уставились на его будто бы буднично прогуливающуюся фигуру. Она хорошо спряталась. Ни один грязный, пьяный подонок ее ни за что бы не заметил, ни один человек. Но Деметрий, к сожалению или к счастью, последним уже давно не являлся.
Ее вьющиеся светлые волосы были собраны в неаккуратный пучок на макушке, но несколько непослушных прядей выбились и белыми змейками прилипли к мокрым от слез, по-детски круглым щекам. Неумело покрытые кремовой помадой губы вздрогнули, в воздух выскользнул то ли вздох, то ли всхлип. На мгновение Деметрий увидел себя ее глазами — высокий, чуть сутулый, безупречно одетый молодой мужчина, одновременно пробуждающий желание и тревогу. Статный дьявол. Деметрий отлично знал, насколько он красив.
Она поспешно спустила ноги со скамьи, утерла слезы краешком измятой кофты. Деметрий приблизился почти вплотную, склонил голову набок, чтобы лучше разглядеть завороженное лицо девочки, похожее на розовый лепесток. У нее были чудесные, упоительно грустные глаза. Не совсем то — но все же на ужин сойдет.
Она действительно похожа на Элизабету. Такая же растрепанная, такая же переполненная чувственностью, о которой она сама не имеет понятия.
Кадык судорожно дернулся, губы увлажнились от яда, но Деметрий был терпелив. Он учтиво улыбнулся и прикоснулся двумя пальцами к краю капюшона.
— Как вам удалось меня увидеть? — Деметрий тщетно пытался уловить знакомые нотки, но не то, не то, это было не то. Ее голос был ниже и грубее от канадского акцента.
Что же, выбирать не приходится.
— Я увидел тебя потому, что искал. Я искал тебя всю ночь, моя ласточка, и наконец-то нашел. — Плотный шелк его голоса без труда обволок девочку, и уже через мгновение ее глаза заискрились доверием. Он присел перед ней на корточки, убрал налипшие пряди с лица. Под его прикосновением она оказалась свежей и напряженной, как готовый распуститься бутон. Он шутливо дотронулся до кончика ее носа облаченным в перчатку пальцем. Она прыснула и смущенно отвела глаза. По губам ищейки расползлась удовлетворенная ухмылка.
— А зачем вы меня искали, сэр? — Она осмелела.
— Откуда эти формальности, моя ласточка? Ты плачешь, а я умею слушать. Расскажи, что мне сделать, чтобы ты не плакала.
Между ее бровями залегла глубокая складка и она неуютно поежилась. Ровные белые зубы впились в побелевшую нижнюю губу. Глубоко под действием чар все еще топорщился детский, никогда подводящий страх. Но, городская дурочка, она давно разучилась прислушиваться к инстинктам, повелась на его красоту. Какой бы смехотворной не была ее печаль, боль от нее чувствовалась не хуже раскаленного клейма, и нужда поведать кому-то о беде пересилила здравый смысл.
— Ничего вы не можете сделать, сэр. Разве что подарить мне новые мозги. Я в выпускном классе… — Она прошептала это с такой горечью, как будто признавалась, что проклята. — Я все никак не могу повысить средний балл, а на носу очередные экзамены. Срок приема заявок в университеты вот-вот закончится, а я так и не смогла написать толкового сочинения… — Она безнадежно покачала головой и глубоко вздохнула. Деметрий чувствовал, что это еще не все, что главная тайна остается отчаянно сокрытой, и вопросительно поднял смоляные брови.
— А еще!.. — Голос сорвался на рваный плач, она вырвалась из его рук и упала головой в острые коленки. — Еще меня бросил парень, с которым мы должны были пойти на выпускной!
Деметрий вздохнул в притворном сочувствии. Он опустился рядом на скамью и привлек девочку, слишком поглощенную рыданиями, чтобы сопротивляться, к себе. На виске проступила соблазнительная жилка. Сейчас, когда лицо было скрыто за белокурыми локонами, представить на ее месте Элизабету не составляло труда. В горле стало тесно, челюсть свело от требующего излиться яда. Деметрий в предвкушении приоткрыл рот, но продолжал сдерживаться. Пускай поживет еще несколько минут. Счастливые люди не только ярче светятся, они еще и куда слаще на вкус.