Между тем Цезарь, уже с Евгением примирившийся, решил отправляться в Рим. Узнала об этом Лукреция: чего не узнает любовь, и обмануть возможно ль влюбленных{87}? Итак, Лукреция написала Эвриалу:
«Если бы могла моя душа сердиться на тебя, я бы сейчас гневалась, что ты утаил от меня скорый отъезд{88}. Но любит тебя дух мой больше, чем меня самое, и никакою причиною не сделается тебе враждебным. Увы, сердце мое, почему ты не сказал мне, что Цезарь намерен уезжать? Он готовится в путь, и ты здесь не промедлишь, я знаю: что же, ответь, станет со мною? Что мне делать, злосчастной? где найти покой? Если ты меня покинешь, двух дней не проживу. Ради этого письма, моими слезами залитого, ради твоей десницы и данного мне обещания, если я пред тобою заслужила или была для тебя хоть какою-то отрадой, смилуйся над несчастной любовницей{89}. Не прошу, чтобы ты остался, но забери меня с собою. Вечером я притворюсь, что хочу отправиться в Вифлеем, и возьму с собой одну старуху. Пусть будут там двое или трое из твоих слуг и похитят меня: нетрудно похитить согласную. Не думай, что это для тебя позор; ведь и Приамов сын супругу себе добыл похищеньем. Ты не причинишь обиды моему мужу: он все равно меня потеряет; ведь если ты не уведешь, смерть меня у него отберет. Но не будь так жесток, не оставляй меня умирать, всегда любившую тебя больше себя самой».
На это Эвриал отвечал таким образом:
«Я скрывал это доныне, моя Лукреция, чтобы ты не скорбела чрез меру прежде времени. Я знаю твой нрав; ведаю, что ты мучишь себя безмерно. Император не уходит безвозвратно. По уходе из Города наш путь на родину пройдет здесь. А если император изберет другую дорогу, ты все же увидишь мое возвращение, если буду жив. Пусть вышние запретят мне отчизну и уподобят блуждающему Улиссу, если я сюда не вернусь. Переведи дух, сердце мое, и будь стойкой. Не изводи себя, но живи счастливо. Что до похищения, это было бы мне столь любезно, столь отрадно, и не могло бы быть для меня большей услады, чем обладать тобою непрестанно и наслаждаться по моей охоте. Но должно больше заботиться о твоей чести, чем о моем желании. Верность, которою ты привязана ко мне, требует, чтобы я подал тебе честный совет для твоей пользы. Ты знаешь, что ты весьма знатна и выдана замуж в славное семейство. Ты слывешь и прекраснейшей, и скромнейшей женщиной, и твоя слава не замыкается в Италии, но и Германии, и Паннонии, и Богемии, и всем народам Севера ведомо твое имя. Если же я тебя похищу, то приму бесчестье — этим-то я пренебрегу ради твоей любви, но какой позор ты навлечешь на своих близких, какими скорбями уязвить свою мать! Что начнут о тебе говорить, какие толки выйдут в мир? „Вот Лукреция, что слыла целомудренней жены Брута, добродетельней Пенелопы, — вот она за прелюбодеем следует, забыв о доме, о родителях, о родине! Не Лукреция, но Эппия или же за Ясоном пошедшая Медея“.