На это Лукреция отписала так:
«Я получила твое письмо и больше не стану пенять за сводню. Что ты меня любишь, не удивляюсь: не первого тебя и не последнего обманула моя красота. Многие иные и любили, и любят меня: но тщетен и их труд, и твой. Беседовать с тобою и не могу, и не хочу. Найдешь меня одну, разве если ласточкой сделаешься. Высок мой дом и входы стражею заграждены. Подарки твои я приняла, ибо мне отрадна их искусность, но чтобы ничто твое не досталось мне даром и не казалось залогом любви, отсылаю тебе колечко, которое матери моей дал ее муж, чтобы оно было тебе как бы платою за проданные украшения: ведь этот камень не дешевле твоих подарков. Будь здоров».
Эвриал отвечал так:
«Великою для меня радостью стало твое письмо, положившее конец укоризнам насчет сводни. Но печалит меня, что ты так низко ценишь мою любовь. Пусть многие тебя любят, но ничье пламя не сравнить с моим. Ты, однако, этому не веришь, потому что я не могу поговорить с тобою; будь мне это позволено, ты бы мною не гнушалась. О, если б я мог сделаться ласточкой! а еще охотнее я бы обратился пылью{48}, чтобы ты не закрыла предо мною окно. Но я скорблю не о том, что ты не можешь, но о том, что не хочешь. Что для меня важно, если не твоя душа? Ах, моя Лукреция, почему ты сказала, что не хочешь? будь это возможно, ты не захотела бы говорить со мною, который весь твой? который ничего не желает сильнее, чем тебе угождать? который, если велишь пойти в огонь, быстрей подчинится, чем ты прикажешь? Молю тебя, возьми это слово назад: коли нет возможности, пусть будет хотя бы желание; не убивай меня речами — ты, очами подающая мне жизнь. Если тебе неугодно, чтобы я искал встречи, потому что ее нельзя добиться, я подчинюсь. Измени свой приговор, коим мои труды объявлены пустыми. Оставь эту жестокость — будь милосердней со своим поклонником. Если будешь упорствовать в таких речах, сделаешься человекоубийцею, не сомневайся. Легче ты убьешь меня словами, чем кто-нибудь другой — мечом. Не прошу большего, лишь молю, чтобы ты ответила на мою любовь: на это ничем не возразишь; никто не может этого тебе запретитъ. Скажи, что любишь меня, — и я счастлив.
Мне отрадно, что мои подарочки, как бы там ни было, а с тобою: иной раз они тебе напомнят о моей любви. Они, однако, невелики, а те, что я ныне посылаю, и того меньше: но не презри того, что дарует поклонник. На днях из моей отчизны должны прибыть вещи поценнее: когда появятся, ты их от меня получишь. Колечко твое никогда не покинет моего пальца, часто увлажняемое, когда я целую его вместо тебя. Будь здорова, моя радость, и дай мне утешение, какое можешь».
По долгом раздумье Лукреция наконец сочинила такое письмо:
«Хотела бы я тебе, Эвриал, угодить и сделать тебя, как ты просишь, предметом моей любви: ведь этого достойно твое благородство, и нравы твои заслуживают, чтобы ты не любил впустую. Умолчу о том, сколь мне милы красота и лицо, полное благожелательности. Но нет у меня права в тебя влюбиться. Я себя знаю; если начну любить, ни меры, ни предела не соблюду здесь долго оставаться не можешь, а я, однажды войдя в сию игру, без тебя уже не смогу. Ты бы не хотел меня увезти, я бы не хотела остаться. Примеры многих жен, чужестранными любовниками покинутых, убеждают меня не отвечать твоей любви. Ясон обманул Медею, с чьею помощью убил бессонного дракона и золотое руно похитил. Сделался бы Тесей снедью Минотавру, но спасся, доверившись совету Ариадны: однако ее, одинокую, бросил на острове. А несчастная Дидона, что приняла беглеца-Энея? разве не чужеземная{49} любовь ее довела до гибели? Знаю, как опасно любить чужестранца, и не ввергнусь в столь великие испытания. У вас, мужчин, дух тверже, и свое неистовство вы легче укрощаете. Но женщина, коли примется неистовствовать, одной лишь смертью может положить этому конец. Женщины не любят, а безумствуют, и если любовь безответна, нет ничего страшнее влюбленной женщины. Впустив это пламя, мы уже ни о добром имени, ни о жизни не печемся; одно тут лекарство — присутствие возлюбленного. Мы ведь чем больше нуждаемся, тем пылче желаем и никакой опасности не страшимся, лишь бы удовлетворить свое влечение. Итак, мне, замужней, знатной, богатой, рассудилось за благо преградить дорогу любви, и особенно твоей, которая не может быть долгой. Не хочу, чтобы меня прозвали родопской Филлидой или новой Сапфо. Потому я хочу просить тебя не домогаться больше моей любви, свою же исподволь стеснить и угасить. Ведь мужчинам это куда легче, нежели женщинам. И ты — если любишь меня, как говоришь, — не должен от меня добиваться того, что будет мне пагубой. В обмен на твои дары шлю золотой крест, жемчугом украшенный, хотя и маленький, но не лишенный ценности. Будь здоров».