- Откуда я знал, что он Лорд? Мне твои призрачные дружки не спешат представляться.
- Мукуро, почему из трёх десятков душ, ты ухватил именно его? Почему ты вообще протирал окошко тьмой?! – подросток взвинчивается, а глаза негодующе наливаются оранжевым цветом, цветом его магии, но светлый лишь закатывает разноцветные очи и указывает на окно.
- Зато смотри как чисто! – оно, действительно, на удивление идеально прозрачно, но душа всё жалобно поскуливает, ероша волосы на затылке и заползая под край рубашки, – тебе надо запатентовать куски своего плаща, как лучшее чистящее средство. Деньги лопатой будем грести!
Тсунаёши обречённо хлопает себя рукой по лицу, удручённо качая головой.
- Порой, судьба любит очень глупо шутить. Из тебя бы вышел потрясающий чёрный маг: эгоистичный, жадный, хитрый, бесцеремонный, гадливый и, в довесок, ещё много мелких отрицательных качеств и плохих привычек.
Тёмный лжёт, и светлый прекрасно это понимает. При всём желании Мукуро никогда не погрязть в липкой черноте настолько, насколько это сделал его друг. Светлые лечат душу, изгоняют из неё тьму, а у шатена души просто не было. Были многочисленные мелкие осколки, пыль толчёного стекла вперемешку с грязью и сажей и зияющая бездна в груди вместо сердца. Молодой человек редко смотрел в эту самую бездну, рассыпая вокруг себя частички синей магии, отчасти, потому что она пугала тем самым первобытным чувством страха перед неизведанным и запретным, отчасти о того, что всасывала душу любого существа, находящегося рядом. Единственным исключением был Емицу. На паука не действовала магия чернокнижника.
Иногда в дыре можно было разглядеть кровавое зарево пожара и тёмную багровую субстанцию, заполнявшую её до обугленных краёв, стекающую стылыми каплями по молочной коже. В такие моменты Мукуро отворачивался, не в силах больше глядеть и едва сдерживал рвотные позывы – в воздухе потом ещё долго витал сладковатый запах смерти и отравляющего железа.
Иногда светлый задумывался, скольких погубил на самом деле его друг. Тсунаёши редко рассказывал о жертвах, сожалея об их смертях, но маг подозревал, что это всего лишь малая часть. Он не знал, насколько на самом деле ничтожны были эти рассказы.
- Мне очень лестно, что ты так считаешь, – почти мурчит светлый, обустраивая себе спальное место в уголке за давно истлевшей ширмой. Деревянный остов кровати с металлическими тугими пружинами – дорогое удовольствие в столь отдалённой хибаре – скрипит под весом подростка, а над изголовьем находится резное окно. Всё, как и любит маг.
- Мукуро, ты ужасен, – подводит черту шатен и тянется к кусочку мела среди вещей друга.
- Ужасно неудобно, конечно, – юноша ворочается на голых пружинах, стараясь найти положение получше, пока тёмный вычерчивает меловые круги и хитроумные знаки вокруг его постели, – но всё лучше, чем спать на поросших склизким мхом камнях.
- Не смей больше трогать Лордов в моём плаще, – предупреждает подросток, вырисовывая последнюю загогулину у круга, – они могут жестоко отомстить за такое обращение. Тебе невероятно повезло, что попался самый благосклонный и незлопамятный.
Мукуро сонно кивает, сворачиваясь клубком на пружинах, и трёт уставшие глаза. Эта ночь для него самая изматывающая за последние пару месяцев. А до этого бывало и похуже. Последняя мысль юноши о том, что стоит спросить, сколько у Тсуны в плаще Лордов и как их отличить от обычных душ, развеялась под напором успокаивающего сна.
- Спокойной ночи, – шепчет шатен и целует друга в лоб, чувствуя, как жгут раскалённым железом кожу выведенные им же письмена.
Сам Тсунаёши достаёт из тьмы небольшой лист, испещрённый мелким почерком и присаживается за стол, зажигая магический огонёк и погружаясь с головой в изменение формулировки заклинания. У Мукуро скоро день рождения, и тёмный спешит закончить перефразировку заклинания трансформации во что-то более подходящее для светлого волшебства. Шатен нередко замечал, как восторженно оглядывает его друг чёрного льва, как любит гладить шелковистую гриву и рассматривать потрясающие оранжевые глаза, горящие огнями в ночи. Один из Лордов, скрывающихся во тьме, хмыкает на ухо подростку и перетекает по руке к перу на столе.
«Я думал над тем, как можно изменить заклинание», раздаётся в голове у тёмного его низкий голос, «и пришёл к выводу, что необходимо вот эту часть заменить на что-то светлое.» Перо, ведомое тьмой, описывает овал вокруг части текста заклинания. «Это кусок древнего проклятия, которое служители зла накладывали на себя, чтоб изменить сущность предмета.»
- Заменить проклятие на что-то светлое, – повторяет маг, слыша в голове недовольное ворчание. Подросток хоть и поспевал за мыслью гениального лорда, но в мелочи не вникал.
Тсунаёши кивает, и, обжигаясь, переворачивает страницы у книги Мукуро. Светлая магия разъедает кожу на кончиках пальцев, покалывает белыми иглами, разрывает тонкие чёрные нити ауры, но подросток упорно продолжает листать в поисках чего-нибудь полезного. Неожиданно сильный порыв ветра переворачивает страницы, останавливаясь на листе с призывом души-защитника. Часть текста на секунду вспыхивает оранжевым светом, а в голове у мага звучит очень недовольный голос сильнейшего лорда.
«Лучше бы в доме жили крысы, а не души предков.»
- Мой милый потомок полностью окутан тьмой, – жалуется Великий светлый маг века Начала, сморкаясь в призрачный носовой платок. Собственно, делать ему это было совершенно ни к чему, – души умерших не болеют – но для создания эффекта пущего драматизма вполне годилось. Сидящий неподалёку тёмный выразительно закатывает глаза и возвращается к рассматриванию потихоньку оживающего леса, болтая свешивающимися с крыши полупрозрачными ногами.
- Ну, тебя хоть не отбрасывает защитными рунами при приближении, – ворчит мужчина, вспоминая, как заклинание Тсунаёши швырнуло его сквозь стену, а ведь он просто хотел подойти, поздороваться, поговорить с прапрапра-и-ещё-очень-много-пра-правнуком через сон, возможно, вернуть его на путь истинный, то бишь на заковыристую дорожку тьмы.
- Я и предположить не мог, что за семь веков наша магия станет, кхм, – блондин присаживается рядом с другом и тоже спускает ноги вниз, – кардинально противоположной.
– Фортуна любит зло шутить, Джотто, ты же сам знаешь.
- Да, а ведь им ещё исполнять пророчество, – задумчиво произносит светлый, любуясь растущей луной. Тёмный весело фыркает, но тоже задумывается об этом на несколько минут, а затем переводит тему.
- Зачем ты ему помог?
- Он всё же мой потомок, да, к тому же, так старается ради друга. Ты видел его лист? – спрашивает светловолосый мужчина.
- Видел, – коротко отвечает собеседник.
- Он столько думал над этим вопросом, вполне грамотно переделал большую часть.
В лесу удивительно тихо и свежо. Блондин передёргивает плечами от сырости, но, тут же замечая укоризненный взгляд и палец у виска, тяжело вздыхает. Они не чувствуют ничего, всё что у них есть – воспоминания об ощущениях росы на ногах, запаха свежей выпечки и прочих незатейливых радостях жизни.
- Интересно, как там наши сейчас поживают? – мечтательно тянет блондин, щуря голубые глаза, – наверняка, очень недовольны своим положением.
– Ты полагаешь, что они тоже висят, как и мы? – хмыкает Деймон. – Висят, висят, родимые, я же чувствую.
Луна пропарывает своими молочными лучами призрачные тела Великих магов, серебря траву на крыше их бывшего уютного убежища вдали от цивилизации. Теперь в этом доме основались их потомки, которым уготована нелёгкая, но полная приключений, судьба.
– А давай… – жизнерадостно начинает Джотто, но Спейд уже знает – ничем хорошим затеи, начинающиеся с этих слов, никогда не заканчиваются.
- Нет.
- Но, Деймон!– клянчит блондин, теребя призрачный рукав друга.
- Что бы ты ни задумал, не смей втягивать меня в это!
- Хорошо, – надувается светлый, отталкивая от себя руку собеседника, и в этот момент тёмный понимает, что если в ближайшее время не согласится помочь, то его ждёт мини-апокалипсис, устроенный обиженным мужчиной. Но и сам Деймон птица гордая и гадливая, поэтом будет внимательно наблюдать за разворачивающимся светопреставлением, покачиваясь на потоках тёплого воздуха.