Его Величество восседает на богатом троне, щуря карие глаза. Священник и начальник личной гвардии изредка переглядываются, но не решаются поднять взгляд на правителя – они прекрасно знают, что стоит это сделать и волна холодного укора вкупе с ледяным презрением накроет их с головой.
- Почему вы не поймали того льва? – голос эхом проносится по зале, ударяясь о высокие своды и расписные витражи, и ещё долго звучит последними нотами в головах провинившихся.
- Ваше Величество, мы искренне просим прощения за такой нелепый промах... – начальник гвардии теребит за спиной белый вышитый платок, подарок его невесты, – у них назначена свадьба на первый месяц лета – и всё старается не встречаться взглядом с королем.
- Лев ушел в Запретный лес, – перебивает дрожащий голос священнослужитель и с вызовом смотрит на правителя, – мы не можем рискнуть жизнями подчинённых и отправиться туда.
Король на секунду задумывается, и, кажется, что у него есть сердце, которое болит за каждого человека в потомственных владениях, а потом он выносит вердикт.
- Уничтожить древние леса и привести ко мне старейшину деревни. Он наверняка что-то знает.
В зал заглядывает слуга, приставленный к чахнущему всё больше с каждым часом супругу.
-Ваше Величество, беда, – молодой юноша безэмоционально тянет гласные, но король не обращает никакого внимания на раздражающую манеру речи, спеша к, мечущейся в колдовской агонии, светловолосой любви.
На второй день обживания нового пристанища, в окошко постучался заяц и, прижав к затылку длинные уши, боязливо сообщил о том, что люди вернулись обратно в селение. Только вот селение сжёг до тла отряд короля.
- Можете помочь им? – заяц забавно наклоняет голову в бок, сверкая тёмными живыми глазами.
- С каких это пор, животные заботятся о людях? – хмыкает Мукуро, не отрываясь от создания необходимой посуды. Ещё вчера он обнаружил неплохие залежи глины и сделал из подручных материалов простой гончарный круг.
Заяц мнётся, даже не зная, что и ответить. С одной стороны, люди иногда охотились на их не говорящих собратьев, с другой, с теми собратьями разумные звери не желали иметь ничего общего, да и волшебных существ по приказу старейшины нередко подкармливали, а однажды какая-то девочка подарила его зайчихе нитку зелёных бус.
- Они ценят нас, заботятся, уважают.
Светлый фыркает и возвращается к лепке.
- Подожди пять минут, я сейчас встану, – из вороха одеял, подаренных какими-то сердобольными селянами, и сгустков полупрозрачной тьмы высовывается тонкая рука и лениво машет длинноухому, – Мукуро, собирайся, мы идём помогать добрым людям.
-Ещё чего, я занят, – бурчит юноша и вновь принимается вытягивать из глины стройную вазу.
- Твоя карма посерела, и чтобы отбелить её нужно сделать доброе дело, – Тсунаёши спускает на пол босые ноги, которые при соприкосновении с дощатой поверхностью обволакивает тьма, оседая оранжевыми искрами и превращаясь в полноценное одеяние.
Светлый долгое время фыркал и завистливо поглядывал на чудо-тьму, создающую для подростка буквально из ничего одежду, но когда Тсуна объяснил, что выбор гардероба никогда не зависит от него самого, то успокоился и отвел душу в ближайшей лавке с богато вышитыми рубашками. Тёмный недовольно оглядел слишком обтягивающие штаны из чёрной кожи и оставшиеся босыми ноги с какими-то странно бренчащими браслетами на щиколотках, тяжело вздохнув. Выбор одежды зависит исключительно от настроения одного из Лордов, составляющих приятную тьму за спиной. И, как назло, этот Лорд был сильнейшим, а против слова сильнейшего, как известно, не попрёшь под угрозой быть оставленным вообще нагим и без плаща.
- И какое доброе дело я там буду делать? – скептически интересуется юноша, всё-таки отрываясь от своего занятия, – у меня же нет ни одного восстанавливающего или временного заклятья.
- Молча сидеть и оттягивать на себя белые нити из моей ауры, – Тсунаёши звенит при каждом шаге, недовольно морщась и потирая переносицу, а Мукуро решает не говорить о том, что и рубашка, вышитая живым огнём, и небольшой венец на голове, поблескивающий в лучах солнца, смотрятся очень вызывающе, особенно в сочетании с этими самыми брюками. Впрочем, о наличии импровизированной короны тёмный узнаёт достаточно быстро и на чём свет костерит какого-то мужчину. В его ауре мгновенно расползаются угольные пятна, пожирая проблески света, и, находясь не в особо благоприятном расположении духа, он за руку выволакивает друга из домика, следуя за шустрым зайцем.
- Ну, вот, я даже плащ не накинул. Обгорю – сам будешь искать мне сметану, – вздыхает юноша.
Жители в совершенно растерянном состоянии разгребали угли и обгоревшие брёвна, сваливая их в небольшую кучку. Некоторые находили обитые железом сундуки и, оттащив их подальше, бессмысленно смотрели на остатки жилищ. Домов у них теперь не было.
- Где у вас тут кладбище?
Старейшина подпрыгивает от испуга и хватается за зашедшееся сердце. Позади стоят те два мага, из-за которых на их поселение, вообщем-то, и обрушилась такая беда. Старик дрожащей рукой указывает на неровные столбики с именными табличками вдали, а светлый мягко приобнимает его за плечи и просит увести ненадолго детей, женщин и пожилых отсюда. Зрелище, как утверждает маг, предстоит не для слабонервных.
Уставшие женщины за руки ведут ревущих чад обратно в лес, придерживая под руки стариков. А мужчины активно вытаскивают из подпольев, подвалов, хозяйственных сундуков инструменты, раскладывая на земле. На кой чёрт это нужно светлому магу, и почему все женщины ушли, они понимают, только когда перед ними появляется хрупкий подросток с толпой восставших скелетов за спиной.
- Значит так, вы, – шатен окидывает рукой часть мёртвого войска, – берёте инструменты и идёте расчищать завалы. Всё что не обуглилось, складываем туда, бревна, щепки и золу стаскиваем сюда. А теперь вы, – обращается он к другой половине, краем глаза следя за тем, как скелеты послушно приступили к работе, получив задание, – сейчас лес будет поставлять свежую ненужную древесину и валуны, вы аккуратно приносите их сюда, сортируя по размеру, и помогаете живым заново строить дома.
Мужики быстро привыкли к невероятно сильным скелетам, указывали что делать, и куда повернуть, помогали сами, и каждый до заката успел восстановить не только дом, но и часть внутреннего убранства. С первыми лучами, скрывшимися за кромкой леса, мёртвые помощники развеялись мороком, оставив после себя могильный холод, пробирающий до костей.
По пути домой, Мукуро щеголял обновлённой белоснежной аурой, вспоминая слова благодарности от селян. Хоть сам он и не принимал непосредственного участия, но его тоже и почествовали, и пообнимали, и поплакались у него на плече. Тсунаёши брёл чуть впереди, красуясь в форме чёрного льва. Её он принял, когда алчущие взгляды на подтянутое тело стали бросать не только девицы и некоторые замужние барышни, но и сами мужья.
Светлый бы предпочел забыть, как колдовал над могилами его друг, но картинка упорно продолжает долбить мозг с упорством матёрого дятла. То, как Тсунаёши топчется по самой старой могиле, около которой уже успело вырасти большое дерево, то как он мягко зарывает руки, с чёрными от постоянного использования разрушающей магии ногтями, в влажную разрыхлённую землю и вынимает оттуда пожелтевший череп так, словно не было нескольких десятков метров разделяющей толщи грунта, то как он бережно, почти ласково счищает с него комья земли и убирает склизких дождевых червей, а затем ловким движением вскрывает себе горло. Тёмная кровь богатым бархатным пологом обрушивается на кость, течёт на землю, мгновенно впитываясь и заставляя светиться могилы оранжевым пламенем колдовства. На каждом вспыхивает четкая печать, – Мукуро хмурится и отходит подальше – земля начинает мелко дрожать, словно от голоса читающего заклинание мага. Тьма за его спиной бугрится, цепляется тонкими черными ручками за всё, до чего дотягивается, и тут же утаскивает всё, что можно утащить в себя, становясь всё больше, яростнее и безумнее. Чьи-то лица вырываются из темноты, голосят что есть мочи, дополняя ужасной какафонией ровный голос тёмного, а над ними, над истерзанными лицами, гордо возвышаются семь фигур. По прежнему нечёткие, но напитавшиеся магией, которая пылала в пролитой крови, они тут же перетекают в другое состояние, меняя жуткую картинку. За спиной шатена разворачивается апокалипсис, окрашенный в бардовый цвет его непригодной крови, за его спиной роются его же мысли, но Мукуро просто не может этого понять. Понять и принять, что в этой юной головке, в этой светлой улыбке и тёплых карамельных глазах кроется нечто, что намного хуже стандартного определения зла. Тёмный никогда не был злом, он был бездной, чёрной дырой, адом на земле, но никогда злом. Потому что для таких как он уже давно не существует каких-либо понятий. Их нельзя описать, к ним нельзя прикоснуться по-настоящему, им нельзя дать подобраться к себе ближе, чем на два десятка метров.