Успех рыцарского романа Бенуа выразился в том, что его сразу стали переделывать и переводить, причем прежде всего в процессе переработки пропадало имя автора; некоторые переработки вообще заключались почти только в том, что имя Бенуа, неоднократного упоминающего самого себя, заменялось именем переписчика (а также выражения вроде «богиня Диана» на «дьяволица, которую называли Дианой»); такова переработка Жана Малькарома[93]; в XIII веке известны немецкие стихотворные переработки Герберта Фрицлерского и Конрада Вирцбургского, голландские Якоба ван Мерланта и Сегера Дирегодгафа[94], и другие; мистерию о взятии Трои составил Жак Милле ок. 1450 года. Неоднократно пользовались Бенуа и прозаики, авторы «историй о…», романов того времени.
Герои Бенуа одеваются по моде XII века (что однажды также подтверждается ссылкой на Дарета[95]) и скачут верхом на конях (гомеровские же — только на колесницах), считая при этом саму Минерву déesse de chevalerie[96], «богиней верховой езды» и «богиней рыцарства»; любимую кобылицу Гектора Галатею ему подарила не кто иная, как фея Моргана[97], и она же, а не Аврора, была матерью Мемнона[98]. Но прежде всего герои Бенуа, в отличие от гомеровских, страдают от возвышенной любви к дамам.
Найдя у Дарета в каталоге портретов наделенную решительно всеми телесными и душевными достоинствами Брисеиду и не обнаружив нигде в дальнейшем ни одного упоминания о ней, Бенуа придумал для нее подходящую историю; его бурная фантазия превратила даретовскую несуразность в плодотворный материал дальнейшей истории европейской литературы.
Брисеида в «Романе о Трое» оказывается дочерью Калханта, которого Бенуа в согласии с изобретенной Даретом версией считает перебежчиком от троянцев к грекам; пока Калхант оставался в Трое, нежная любовь связывала ее с Троилом; когда же отец вместе с дочерью бежали в стан врага, неверная Брисеида полюбила Диомеда, и несчастная любовь к ней толкала Троила на воинские подвиги, пока его главного противника, Ахилла, удерживала от них несчастная любовь к Поликсене; в конце концов они все-таки встретились на поле брани и несчастный Троил пал с именем изменницы на устах, не оставив равнодушным благородного и не менее несчастного противника.
Трогательную историю любви Троила вновь изложил Боккаччо в своем «Филострате», написанном около 1338 года; однако там героиню зовут уже «Гризеидой» (возможно, так звали ее в той копии или переработке Бенуа, которую знал Боккаччо). Боккаччо первый ввел в историю сомнительную фигуру Пандара, соединив тезок — гомеровского стрелка из лука и плавтовского сводника. Во Франции — где Бенуа был уже забыт — Боккаччо переложил Пьер Бово (Beauvau), и книги их обоих знал Чосер, сочиняя свою поэму о Троиле и Крессиде (ок. 1360 года). Благодаря славе Чосера история Троила и Крессиды неоднократно излагалась в английской литературе XV в., и эти сочинения постоянно исследуются комментаторами Шекспира, так как в последний год этого века была поставлена его трагедия «Троил и Крессида». Шекспир, вероятно, знал и Гомера (в переводе Чепмена), и многое заимствовал оттуда, однако в целом сохранил фабулу Бенуа — Боккаччо — Чосера, возникшую из ошибки «Дарета Фригийского».
Конец популярности Даpeтa
Приговор истинности Дарета и, вместе с ней, его литературным достоинствам вынесло возрождение латинской образованности в XVI веке. Авторитетный Фоссий в книге «О греческих историках» писал: «есть жизнеописание Аттика, книга настоящего Корнелия Непота, и еще та, что он написал об иноземных полководцах. Что чище и изящнее этих книг? Что же сказать о пресловутом переводе Дарета? Разве то, что, как говорится, щенки пахнут щенками, и поросята — поросятами»[99]. Однако в том же шестнадцатом веке Сидней в своей «Апологии поэзии» противопоставлял «настоящего Энея Дарета» и «выдуманного Энея Вергилия».
Иосия Меркерий (Мерсье), издавший Дарета в Париже в 1618 году[100], судил его еще строже: «мы не находим в нем ни образования, ни вкуса, ни малейшего изящества выражений, так что чересчур бесстыж был тот, кто оболгал имя Корнелия Непота, назвав его автором этого неумелого перевода. В изложении всей истории он совершенно отходит от завещанного древностью, добавляя от себя кое-что правдоподобное, но по большей части нелепое и неуместное; таковы хотя бы выдуманные им перемирия на многие месяцы или годы, нужные, чтобы набралось десять лет. Во всей книге не добавлено ничего оригинального, кроме упоминания сыновей Тесея, которые вместе с Анием, как он пишет, заботились о продовольствии, а также нелепых χαρακτηρες, описаний внешности и нрава троянских и греческих вождей и женщин»[101].
99
Extat genuini Cornelii Nepotis liber de Attici vita; item, quem scripsit de Imperatoribus externis. Quid his libris pudus elegantiusque? Quid ad ista tralatio Daretis? Nempe, ut dici solet, aliter catuli olent, aliter sues — De historicis Graecis, p. 429. Пословицу о щенках и свиньях см. Plaut. Epid. 4, 2, 9.
101
…in quo neque eruditionem, neque judicium, neque ullum elocutionis elegantiam observamus, ut nimis impudenter fecisse videatur, qui Cornelii Nepotis nomen ementitus est quasi inficetae versionis auctoris. In enarratione totius historiae fere ubique diversus abit ab omni antiquitate, pauca similia vero de suo adstruit, absurda, inconsequentia plurima: ut vel id quod de variis plurium annorum ac mensium induciis affingit, ut ad decenniurn perveniat, nec quicquam in toto libello singulare, praeter Thesidarum mentionem, quos una cum Anio rem frumentariam curasse scribit, & inepti illi Trojanorum Graecorumque ducum & mulierum formae ac morum χαρακτηρες.