- Не будешь есть? Как хочешь.
В ответ, Юки лишь отрицательно покачал головой. Поднявшись с места, Миша резко приблизился к нему и бесцеремонно стянул полотенце с головы, грубо поднял его на ноги и снял с плеч халат. Швырнув влажные вещи на диван, он оставил "Счастье" обнажённым, пока не принёс часть своей одежды, из ещё нераспакованных коробок. Подняв руки блондина вверх, натянул светлую футболку, сверху надел на него свитер и толкнул на диван, чтобы надеть брюки.
Демону не нравилось то, как Михаил нервно дышит то, как раздраженно расправляет складки одежды на его теле. Демону не нравилась сама одежда, жёсткая на ощупь, с грубыми швами и всё ещё хранившая еле уловимый запах незнакомых пространств. Он не желал носить чужую одежду, испугавшись будущей привычки, поэтому оттолкнул от себя Мишу, как только тот коснулся молнии на брюках и рванул в спальню. Брюки, так и не застёгнутые, сползли до коленей и после пары неловких шагов, Юки грохнулся на пол. Слегка ошарашенный от падения, он привстал на локти и обернулся, пытаясь хоть что-то увидеть, желая разглядеть лицо человека, который пришёл в квартиру, возможно, в последний раз. Попытка оказалась тщетной. Все предметы казались размазанными в молочном тумане контурами, пустыми и неясными. Разочарование исказило прелестное лицо демона. Обессилев духом, он пополз в направлении шкафа, забрался внутрь и захлопнул за собой дверь. Миша наблюдал с бесстрастным выражением на лице за, казавшейся, беспричинной, вспышкой неповиновения. Хлопок, что издала дверца шкафа, словно бы вывела молодого человека из ступора. Будто бы до настоящего момента всё происходило не с ним, ибо узнать себя в одолевавших его сердце мыслях, он не решался. Будто не ему принадлежали все желания до сего момента, проступавшие капельками пота на кончиках пальцев, влагой струившиеся вдоль висков и позвоночника. Он отрицал их, отказывал в признании, протестовал, яростно выступал против незнакомого себя. Но разве возможно человеку обмануть себя самого? Сознание жаждало бича за похоть, за желание и надежду.
- Какой же я идиот... - простонал он, спустя пару минут в наступившей тишине и закрыл лицо ладонями.
Поднявшись на ноги, осмотрел комнату и первым делом взялся за мытье посуды, потом собрал мусор, наспех оделся и вышел из квартиры. Сбежать. Почему он не сделал этого сразу, как только повстречал незнакомца? До того, как назвал его "Счастьем". Зачем допустил произошедшее? Он ведь всё понял в первый же миг, как только узрел его прекрасный лик. Понял, что может влипнуть по самые гланды. Как только блондин вывалился из шкафа, внутри завопил оглушительный ор: " Не смотри! Испугайся! Беги! Забудь!" Почему же он остался? Позволил приблизится к себе, коснуться, запечатлев в памяти запах морского бриза, гладкость мраморной кожи...
Так что же теперь? Сбежать...
Глава
Миша злился и чем сильнее его обуревали гнев и ожесточение, тем яростнее он искал забвения, не слишком глубокого, только ради чувства наполненности туманом, заменившим ясность мысли, скользящим внутри черепной коробки. В тумане изредка попадались бывшие живыми, цепи размышлений, превратившиеся в скользких ящериц, ищущих место поуединённей, потише, где их не сможет отыскать подсознание. Как только они попадались в поле зрения, то поспешно старались сбежать, судорожно перебитая влажными тонкими лапками, шлёпая по крупным извилинам мозга, с трудом перенося массивное тело, подальше от пытливого ловца. Тьма нависла над лобной долей мозга, скрывая прячущиеся выводы.
Осушив четвёртый по счёту бокал с крепким, но дешевым спиртным, юноша переставал замечать лица окружающих, помятуя лишь о том, что находится в квартире знакомых, в цепочке неглубоких рукопожатий. Он пытался примирится с самим собой, снять напряжение со взбудораженных синопсисов, прекратить поминутное напоминание о несдержанности. Он молился отпустить тяжкий груз с его души, ощущая грешную тягу заполнить грудную клетку цветочным ароматом жасмина, снова услышать звонкий, переливчатый тембр голоса, зовущий его по имени. Миша надеялся сгладить очарование движением рук, изящество длинных, худых пальцев с сияющими ногтевыми пластинами, сверкавших, словно жемчужины. Он хотел прекратить искать своё отражение на влажной поверхности глаза, укрытого тенью от длинных, белёсых ресниц. На какой-то из стадий опьянения, он наконец признал, что повстречал совершенство, воплощённое в человеческом теле. Смог бы он придумать для себя фантазию о длинноволосом японце, непривыкшего к чужим прикосновениям и безмолвно умоляющего остаться рядом? Слишком - дурацкое слово, но идеальное для повествования об истории человека, узревшего неподдельную красоту.
Осушив очередной бокал крепкого, сжигающего душу, напитка, Миша все ещё надеялся на прощение или хотя бы на соглашение с самим собой о сне, крепком и долгом, но алкоголь ещё никого не спасал от решения самой проблемы. Молодой человек с непослушными кудрями каштанового цвета и нежными веснушками под глазами, на носу и губах, мучился от испытываемого презрения к себе, мучился нежеланием простить себя за вожделение, не оставлявшее смятением. Мозг ежечасно оживлял образ нежного блондина перед глазами и сердце будто проваливалось под пол при воспоминании о чертах лица Юки, стройности тела, покрытого шелковыми одеяниями. Миша тысячу раз пообещал себе забыть и забить, ведь жил же он как-то до переезда в отцовскую квартиру, смеялся над шутками, посещал пары в университете, веселился с друзьями и шёл вперёд. Но вот снова в памяти возникал длинноволосый, юный парнишка, пришедший из неоткуда и возможно также и исчезнет однажды, неведомым путём и сердце сжималось от страстного желания вновь встретиться с ним. Молодая душа бродила по собственным кругам ада, поддавшись унынию, ибо желала несбыточного, мечтая отпустить надежды.