– Тебе показалось. Я не возвращался.
За оставшееся время ужина мы ни разу не взглянули друг на друга. На следующий день Марисе ушла куда-то рано утром. Едва за ней закрылась дверь, я уже сидел в её комнате и читал дневник, который лежал на том же месте. На последней странице я прочёл:
«Мой племянник, кажется хороший человек. Он почему-то волнует меня. Ловлю себя на том, что постоянно думаю о нём. Интересно член у него такой же большой?»
Последнее предложение было тщательно замазано, но посмотрев на свет, я смог его прочитать.
«Боже мой, до чего я дошла? О чём я только думаю?! Если он узнает, кто я на самом деле он будет презирать меня! Неужели я никогда не буду счастлива? Иногда кажется, что лучше мне умереть!»
Мне стало не по себе, я вернулся к тому месту, на котором остановился в прошлый раз и погрузился в чтение. Постепенно передо мной развернулась вся её, довольно несчастная жизнь. Это ощущение тоски ещё более усиливалось тем, что писала она хорошо, очень хорошо. Каждая страница этого дневника отражала натуру тонкую, чувствительную и очень ранимую. Марисе подробно описывала каждый свой сексуальный опыт, который впрочем, был невелик и скучен. Единственным мужчиной Марисе был муж, который совершенно не стремился понять её. Постепенно секс с ним начал вызывать у неё отвращение. Последние полгода сексом они не занимались вовсе. Марисе с тоской писала о его упрёках. Муж обвинял её в том, что она никак не может забеременеть. Даже для этого ты не годишься! – это было самое мягкое из того что он ей говорил.
«Я совершенно бесполезна! Я не могу удовлетворить своего мужа! Я даже не могу родить ему ребёнка!»
Несколько страниц были пропущены. Потом следовали несколько бессмысленных бессвязных предложений. Я продолжал читать.
« Там ничего нет, там темно и страшно. Очень страшно! Меня никто не любит, никто не будет грустить обо мне…»
Я отложил дневник, и некоторое время сидел, глядя перед собой. В голове у меня царил порядочный бардак. Постепенно я смог сформулировать для себя вопрос на который мне предстояло ответить. Я уже не мог больше прятаться за цинизмом и равнодушием. После прочтения дневника Марисе мне стало очевидно, что она находится на грани. Возможно, на грани самоубийства. Если я…, то есть если я стану её парнем…, я хочу сказать, что мне придётся нести ответственность за неё. Это грубо прозвучало, прозвучало так словно она собака какая-то. Но из её дневника я понял, что она очень остро нуждается в ком-то, кто о ней позаботиться. О ком-то кто никогда её не бросит. Это я понял. Мне, конечно, нравится Марисе, я, похоже, даже люблю её, но готов ли я нести ответственность за её жизнь? В конце концов, я ещё даже школу не закончил! Не хочется признавать, но в тот момент я просто сдрейфил. Повёл себя, как жалкое ссыкло, придумавшее себе оправдание, чтобы не принимать никакого решения! Марисе, я любил тебя всегда! И тогда любил! Прости мне, что я такой трус! В тот момент мне захотелось куда-нибудь свалить. Я собрал рюкзак, кинул в него смену белья и зубную щётку, вышел из дома и пошёл к автобусной остановке. Я успокаивал себя тем, что мне надо было всё хорошо обдумать, а когда я видел Марисе, я совсем не мог думать. Был только один человек, к которому я мог бы пойти. Ну, кроме Акари, но к Акари я бы не пошёл, даже если бы знал, где она находится. Как я и ожидал, Сакура появилась около своего дома ближе к вечеру. Мы не виделись два года, но я узнал её ещё издали. Хотя она и здорово изменилась. Короче она стала красавицей, но от неё теперь ещё сильнее веяло каким-то отстранённым холодом, как от Снежной Королевы. Сакура словно бы замораживала всё на своём пути. Она остановилась около меня сидевшего на корточках у забора и молча, разглядывала несколько минут. Когда она узнала меня, лицо её исказилось на секунду, но лишь на секунду.
– Привет Сакура, – выдавил я заискивающе.
– Смотрите, кто пришёл! – сказала она язвительно. На ней была тёмно синяя школьная форма, которая очень ей шла, гладкие чёрные волосы спускались ниже плеч, она презрительно смотрела на меня из-под длинных чёрных ресниц.
– Какой школы эта форма? – я неловко поднялся, отряхиваясь и, как не сутулился, сразу оказался на голову выше неё, хотя для японской школьницы она была очень высокой. Во всяком случае, она была значительно выше Марисе.
– Престижной. Мне идёт? – спросила Сакура, довольно сухо.
– Очень, – искренне сказал я.
– Поругался с Акари?
– Да нет. Не совсем, – смущённо отвечал я.