Выбрать главу

Как раз внутренней свободы мне всегда не хватало. Я стыдилась читать некоторые книги, поскольку все с ранней юности считали меня обладательницей хорошего вкуса и недюжинного интеллекта, потому я прочитывала их же на иностранных языках. Помню, как впервые свободно ответила на вопрос однокурсницы о том, какую книгу я читаю, назвав простенький любовный роман с предсказуемым сюжетом, типичными героями и счастливым концом. Помню, как округлились глаза приятельницы от изумления. Помню свою высокомерную улыбку и снисходительное пояснение «в оригинале, разумеется». И как ее изумление сразу же сменилось уважением. Каждый раз я вздрагиваю, когда кто-то берет мои плеер и телефон. Мне стыдно за три-четыре попсовые песни, в которых нет ни интересной музыки, ни красивых стихов, ни новых форм. В одной из этих песен, о верх пошлости, кровь без зазрения совести рифмуется с любовью, и все три они о несчастной любви. И каждый раз, когда я слушаю их, мне так хорошо и так стыдно… Порой настолько хорошо, что даже лучшие композиции Нины Симон и Сезария Эвора не приносят мне такого удовольствия.

Однажды во время студенчества мне захотелось перловой каши. Крупа стоила гроши, потому мне стало стыдно ее покупать в магазине у дома. Мне казалось, что крупы покупают только от бедности. И если я куплю перловки, продавщица, прекрасно знавшая мою семью, будет представлять, как меня морят голодом. Тогда я поехала за крупой в центр города, где меня никто не знал. Из первого магазина я вылетела с покрасневшими щеками, потому что так и не смогла попросить перловку у продавщицы. Потом я специально искала магазин самообслуживания, чтобы не просить крупу вслух…

Отмахнувшись от воспоминаний, я обхватила руками колени и набрала номер телефона Артема. Несмотря на лето, от окна жутко дуло, потому я искренне пожелала короткого разговора.

— Вы можете не проводить День города? — без приветствия начала я. — Я не хочу, чтобы у нас появилась новая жертва.

— И Вам добрый день, — его голос звучал слишком самодовольно и радостно. — А она появится?

— Обязательно, — пообещала Ермакову я. — Скорее всего, это будет Ульяна. Да и неважно, кто это будет, я не хочу, чтобы по моей вине пострадал еще один человек.

— Найдите убийцу до праздника, тогда никто не пострадает, — предложил Артем.

— Он не убивает, — автоматически поправила я.

— Отлично, найдите человека, который погружает моих подчиненных в кому, тогда никто не пострадает, — легко поправился Ермаков. — Если бы вы сделали это после первого случая, не пострадали бы еще три человека. Вы плохо делаете свою работу.

— Моя работа — заниматься колбочками и мензурками Мефистофеля, — огрызнулась я. — Начальство попросило нас подключиться к этому делу, пока все в отпусках — мы не смогли отказаться. Потому отчитывать нас за плохую работу никто не имеет права.

Я не заметила, как стала говорить громче обычного. Если бы работники библиотеки в этот момент вышли из зала, они бы сильно удивились. И получили бы право выставить меня на улицу.

— Ты чего бурогозишь? — после минутной паузы спросил Артем.

Я отвела трубку от уха и непонимающе на нее посмотрела. Потом снова поднесла ее к уху. Артем молчал, вероятно, ожидая ответа.

— Я не считаю себя в праве распоряжаться человеческими жизнями так легко, как Вы, Артем Петрович, — холодно сказала я. — Не можете отменить праздник, сделайте так, чтобы вашей команды на нем не было. Или вышлите из города Ульяну. Она в наибольшей опасности.

— Ты не игрок, я же говорил тебе, — голос Ермакова звучал почти ласково.

— Я избегаю игр, где ставкой являются человеческие жизни, — сухо ответила я, нажимая кнопку разъединения.

Я вернулась в читальный зал, сдавая всю гору книг смотрителю библиотеки, быстро выписала новые, надеясь просмотреть их во второй половине дня.

— Готовитесь поступать в аспирантуру? — приветливо спросила библиотекарь, раскладывая мою большую стопку на маленькие стопочки.

— Мне уже поздно, — вежливо улыбнулась я.

— Почему поздно? — старушка разочарованно взмахнула ресницами. — До конца августа еще прорва времени…

— Я подумаю, — дипломатично ответила я, не желая портить милой пожилой женщине настроение, запоздало осознавая, что вновь поступила как несвободный человек.

4_3

Из библиотеки до нашего крыла я дошла за десять минут. Мефистофель опять курил на лестнице, причем, судя по количеству окурков в кофейной банке, он выходил из лаборатории каждые сорок минут, если не чаще.

— Ты знаешь разницу между одиночеством и уединением? — вместо приветствия спросил мужчина, стряхивая пепел в баночку.

— Чувствую, но объяснить будет тяжело, — откликнулась я, вставая рядом с ним.

— Сергей с Яной сейчас спорили об этих терминах, — пояснил Мефистофель. — Интересна твоя точка зрения.

— Одиночество давит, а к уединению стремишься, — пояснила я. — Уединение становится одиночеством, когда всеми силами хочешь от него избавиться. Почему вдруг они начали разговор на эту тему?

Мефистофель поморщился, не желая вдаваться в объяснения. Я понятливо кивнула и, отказавшись от дальнейших расспросов, сказала первое, что пришло в голову:

— А мне подкинули мысль об аспирантуре.

— Соглашайся, — легко посоветовал напарник. — Я часто жалею, что у меня нет высшего образования.

— И сколько званий у тебя есть в запасе? — насторожилась я.

Насколько я помнила, в структуре ФБД дослужиться до высоких званий и хороших должностей могли только люди с высшим образованием, полученном в специальном вузе при ФБД. Ступеньками чуть ниже обрывались карьеры тех, кто имел высшее образование, полученное в иной сфере. К примеру, я со своим искусствоведческим возглавить ФБД и получить самые большие кометы не могла ни при каком раскладе. Но меня это не особо трогало, поскольку даже женщин с высшим образованием в нужном вузе не пускали в руководители и большими кометами баловали нечасто. Людям же без высшего образования приходилось останавливаться на середине карьерной лестнице, а это значило и ранний выход на пенсию, и мизерную ежемесячную плату во время периода дожития.

— Два, — спокойно ответил Мефистофель. — К тридцати пяти годам я добьюсь максимальных высот, по-моему, неплохо. А умереть я планирую раньше выхода в отставку.

— Не говори глупостей, — отмахнулась от мужчины я.

В полной тишине он докурил сигарету, и мы спустились в лабораторию.

Сергей и Ульяна сидели в дальнем углу кабинета и не переговаривались. Брат не отрывал взгляда от монитора, а девушка дремала, положив голову и руки на письменный стол Сережи.

Мы с Мефистофелем проскользнули во вторую комнату, где в специальных прозрачных камерах лежали все пострадавшие. Созданные из хрусталя, поддерживающие определенную температуру, они висели, едва покачиваясь, на длинных цепях, и не касались пола. Специалисту по снам удалось доказать необходимость лишить всех пострадавших опоры, потому чиновники ФБД поворчали, но раскошелились на прозрачные камеры из столь специфического материала.

— В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный на цепях между столбов не видать ни чьих следов вкруг того пустого места, в том гробу твоя невеста, — не удержалась от цитаты я.

— Что-то знакомое, — Мефистофель наклонился, сверяя показатели на датчиках. — Тим Бертон? «Труп невесты»?

— Александр Пушкин, «Мертвая царевна», — ответила я.

— Я говорил, что с образованием у меня плохо, — Мефистофель поднес к глазам часы, внимательно наблюдая за секундной стрелкой. — Прикажешь посыпать голову пеплом?