— Не для протокола, просто интересно, — я встала напротив нее, чтобы она могла меня видеть. — Для чего вы погружали людей в кому?
— Мне хотелось переиграть Артема, — спокойно ответила девушка.
Она оставалась серьезной и равнодушной. Мне было бы легче, если бы она начала плакать, кричать, как нас ненавидит, бояться за свое будущее, но ей было все равно.
— Вы были знакомы с Артемом Петровичем Ермаковым, до того как начали работать в «Апер»? — я задала новый вопрос.
— Нет, я пришла наниматься к нему, как и остальные. Он отказал мне в должности, поскольку я не стала играть с ним в рулетку, — на одной ноте ответила девушка. — Но им нужен был секретарь со знанием нескольких иностранных языков, такую работу он мне смог доверить. По его мнению, для простых поручений и нелитературного перевода можно использовать человека, не получающего удовольствия от игры.
Она говорила без вызова. Монотонно и устало.
— Почему вы погружали их в сон, это же долго и требует усилий. Почему вы их не убивали? — я смотрела ей в глаза. — Так ваша игра получилась бы куда эффектней.
— Я боюсь трупов, — она с достоинством выдержала мой взгляд.
Через людские крики и шум музыки мы услышали вой сирен.
Юстас молча потянула преступницу к выходу из палатки — та послушно пошла в нужном направлении. Мефистофель поднял Ульяну на руки. На земле оставался лежать коврик для йоги, тот самый, что я рассматривала в офисе «Апер».
Йога. Баба — Яга. Бабка. Оригинально.
— А вы молодцы, — раздался у выхода из палатки голос секретарши. — Не думала, что рискнете ловить меня «на живца». В некоторых играх нужно жертвовать, и вы это понимаете. Сильно.
Я почувствовала, как краска приливает к лицу, только этого никто не увидел: Юстас быстро повела девушку к выходу.
***
Я вышла из дома около девяти. Было холодно, пасмурно и накрапывал дождик. Я подумала о необходимости взять зонтик только оказавшись на улице, но подниматься наверх мне не хотелось.
Сережка ночевал на работе. Он отказывался разговаривать со мной, Юстас и Мефистофелем, обвиняя в произошедшем с Ульяной всех нас. В глубине души я соглашалась с ним, но мне было бы легче, если бы брат вел себя иначе хотя бы из вежливости ко мне. Когда я уходила домой, он продолжал сидеть за компьютером, исследуя показания своих датчиков, предпочитая не замечать всех вопросов, обращенных к нему, и не оборачиваться.
Я посмотрела на мерзкие капельки, которые оставались на ткани плаща темными точками. От бессонницы болели глаза и немного подташнивало.
— Ты опаздываешь, — открылась дверца большой белой машины, откуда показалась голова Ермакова.
— Я в курсе, — ответила я, разглядывая забавный рисунок из трех белых ромбиков на капоте.
— Почему не спешишь? — Артем вышел из автомобиля.
— А есть смысл? — мне пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо.
— Если я предложу тебя подвезти, ты сядешь ко мне в машину?
— Сяду, если ты откроешь для меня дверь, — ответила я.
Ермаков послушно обошел автомобиль и распахнул дверцу автомобиля. Я без слов села и пристегнулась.
— Я думал, ты откажешься, — признал Артем.
— Смысл? — не поняла я.
— Ты не обижаешься на меня? — продолжал задавать вопросы Ермаков.
— Это не повод идти на работу пешком в дождь, — ответила я. — И я не уверена, чувствую ли я обиду.
Артем снова обошел машину, резко открыл дверь и сел рядом со мной. От влажности его волосы завились, что очень ему шло.
— Почему ты попросила меня открыть дверь? — Артем положил руки на руль.
Только сейчас я заметила, что у него кривые зубы. И отчего-то мое наблюдение поразило меня и разочаровало.
— Потому что у меня никогда не получается открывать дверь автомобиля с первого раза, — объяснила я. — И, если можно, я бы хотела ехать в тишине. У меня жутко болит голова.
Артем глубоко вдохнул, но больше не произнес ни слова. Он включил дворники, отчего аккуратные точечки капель размазались по стеклу. Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
— Ты винишь себя? — спросил Артем, после десяти минут молчания.
— В последнюю очередь, — ответила я, не открывая глаз. — Я вышла из того возраста, когда обвиняла себя во всех землетрясениях Африки.
— А кто виноват в первую очередь?
Я резко открыла глаза и повернулась к нему. Артем, не отрываясь, следил за дорогой.
— Ты, — ответила я, снова закрывая глаза.
Какое-то время мы ехали молча, только стук капель и уличный шум нарушили тишину. Когда автомобиль остановился, Ермаков не сказал ни слова. Я продолжала сидеть, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза.
— Тебе можно опаздывать? — он первым нарушил тишину.
— Нельзя, но иногда хочется.
Я услышала, как он усмехнулся и хлопнул дверцей автомобиля. Мне удалось открыть глаза как раз тогда, когда дверь с моей стороны распахнулась. Выйдя из машины, почти не касаясь его руки, я остановилась напротив него. Мы в тишине стояли друг напротив друга. Он внимательно смотрел на меня, в какой-то момент его взгляд показался мне невыносимым, и я отвернулась.
— Позвони, если будет нужна моя помощь, — попросил Артем, кончиками пальцев поворачивая мое лицо к себе.
— Обязательно, — пообещала я. — Если ты откажешь и в этот раз, тебя посадят.
— И ты допустишь? — вдруг оживился он.
— А как же, — пообещала я. — Лично прослежу. Правда, где-то в глубине души буду страдать.
Он, наконец, отошел с моего пути. Я вежливо махнула рукой ему на прощание и без удовольствия поднялась на крыльцо Федерального Бюро Добра.
5_2
В лаборатории царил полумрак, только продолговатые лампы на стенах давали холодный синий свет. В дальней комнате на длинных цепях висело пять прозрачных камер, в которых лежали спящие люди. Мне было жутко смотреть на них — даже от пары беглых взглядов кожа покрывалась мурашками.
Мефистофель сидел спиной к столу и пристально смотрел на пострадавших. Взгляд при этом у мужчины был отсутствующим, скорее всего, он уже не осознавал, где находится и что видит. Напарник никак не отреагировал, когда я вошла в лабораторию, так и сидел, глядя в одну точку перед собой.
Я подошла к Ульяне. В синем свете ее кожа казалась почти белой, как лист бумаги. Перед тем, как уложить девушку в камеру, Мефистофель расплел ее волосы — я впервые смогла увидеть их свободными от кос, шпилек, заколок и резинок. Длинные, мягкие, вьющиеся, пушащиеся… Они придавали ей дополнительное сходство с дорогой фарфоровой куклой, дожидающейся в красивой подарочной коробке своего хозяина.
«Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном»
Я была уверена, что знаю, как разбудить Ульяну и всех остальных пострадавших. Решение загадки, предложенной нам секретаршей Ермакова, было простым и изящным, как и вся ее игра. Сережа с Мефистофелем не догадались, поскольку предпочитали в детстве другие сказки: с битвами и героями, с королями и войнами. Это мы, девочки, с детства тянемся к лирике и романтике, потому готовы сотни раз слушать историю о том, как красавица просыпается от поцелуя любящего принца. Или любимого?
Решив подумать о деталях позже, я вышла из лаборатории. Преступница сама помогла нам, погрузив в сон Ульяну: создать условия для пробуждения помощницы Ермакова было куда проще, чем для всех остальных.