Важным решением было – подвергать ли Натаниэля гормонотерапии, а затем и хирургической коррекции пола. Врачи не советовали данную практику, но были осведомлены тем, что Синди хочет этого. Она не хотела, чтобы ее Натаниэль был исключительным изгоем, она хотела, чтобы он был полноценным членом общества, таким же, как и все. Поэтому врачи, для начала, предлагали курс гормонотерапии Натаниэлю. Затем они хотели удалить его яичники. Но опасаясь за результат, они не спешили делать этого, проводя все новые обследования и анализы. И это выводило Синди из себя. Она ненавидела терпеть и тратить время попусту.
Натаниэль же вовсе не был обеспокоен своим полом. В его глазах Синди была богом, и он не хотел расстраивать ее. Поэтому он молчал, хоть и ничего не хотел менять. Мысль о том, что он уникален, тешила его, и присутствие Синди тоже. Единственное из-за чего он переживал, так это из-за Софи. Они расстались не попрощавшись. Новая няня, абсолютная противоположность Софи – полная и не внимательная женщина за 40, вовсе не вдохновляла его.
Фехтованием он больше не занимался. Не было времени, да и Синди не поддерживала данную идею. Она «стала мамой» и таскала Натаниэля с собой. Вечно грустная и опустошенная. Франку не нравилось, как она выглядит. Что-то в ней ему казалось не здоровым. Он был против того, чтобы она принимала участие в показах. Боб также стал молчаливым зрителем. Он был единственным (помимо Софи) кто знал о «проблеме» Натаниэля. Но он больше переживал за Синди, чем за него. Это она выглядела так, будто при смерти, а не Натаниэль.
Синди очень не хотелось, чтобы вся эта история с Натаниэлем просочилась в СМИ. Поэтому она стала вести себя более отчужденно и стервозно. После очередного посещения врачей, она снова закрылась у себя в комнате, когда они с Натаниэлем пришли домой. Это было привычным зрелищем для Натаниэля теперь. По иронии судьбы он был наедине со своей матерью, и в тоже время она закрывалась от него. Ему приходилось самому кормить себя и задавать себе вопросы: «Как Синди собирается отметить его грядущее тринадцатое день рождения?» Ведь оно близилось и, скорей всего, о нем помнил только он сам. Напомнив Синди в конце вечера, когда та показалась на кухне, чтобы достать из холодильника бутылку вина, он услышал ответ:
- Поговорим об этом завтра!
Синди снова пошла наверх, в свою комнату, а Натаниэлю ничего не оставалось, как смотреть телевизор. Он углублялся в свои мысли и бездумно перещелкивал каналы. Ему было все равно, что идет по телевизору. На его фоне ему лишь лучше думалось. Но легче не становилось.
Он переживал за Синди. Было около десяти часов вечера, и он подумал, что лучше не терзать себя разными мыслями, а пойти спать. Но он обязательно должен заглянуть к Синди и сказать: «Спокойной ночи!» Он обязательно должен увидеть свою мать. И подойдя к двери ее комнаты, Натаниэль робко постучал и сказал:
- Мама, можно зайти?
Но в ответ тишина. Возможно, она спит?
- Мама? – еще раз сказал он, после чего решил тихонько открыть дверь и заглянуть.
Он хотел убедиться, что с ней все в порядке. Он хотел очередной раз налюбоваться ею. Но открыв дверь, Натаниэль не увидел Синди. Ее не было на кровати, ее не было нигде. Светильники над ее зеркалом горели, на тумбочке бардак из разных ват, косметики, бумажек и алкоголя. Странно. Но Синди нет.
Напрягая свое зрение, Натаниэль стал внимательнее осматривать комнату Синди, и, глянув правее, он увидел ее ногу, выглядывающую из-за кровати на полу. Синди лежала за кроватью. Что все это значит? Натаниэль стал откровенно переживать.
- Мама? – более нервно сказал он и стал с опаской приближаться к кровати, за которой она должна была лежать.
Он стал замечать кровь на простыне, а затем, когда приблизился, он увидел Синди на полу, в окружении еще большего количества крови. Ее короткое белое ночное платье было в крови, а около ее правой руки лежали бумажки, ампулы и, «О, боже!» - шприцы! Они были кровавыми. Они были такими же ужасными, как ее левая рука, словно потерпевшая колесо грузовика. Ее губы также были красными от крови, стекающей из носа. Везде наркота! Везде героин! Что это? О, боже, нет! Синди мертва! Натаниэль бросился к ней.
Он хотел ее разбудить. Он хотел ее оживить. Он хотел сделать хоть что-то, но не смириться с тем, что она мертва. Он взял ее за голову и стиснул в своих объятиях. Ее лицо стали умывать его громадные слезы, подобно ливню, спускающемуся на землю. Но белое лицо Синди было также глубоко, как в могиле. Она была мертва. Натаниэль в истерике ума и судорогах горла, не мог выговорить даже самого страдательного слова.
VII Глава
Лондон
1985 год
Так как Синди любила Лондон больше, чем любой другой город, и считала его родным, все посчитали должным похоронить ее именно здесь, на одном из кладбищ столицы Англии.
На похоронах присутствовало много людей: друзья, знакомые, коллеги. Родители Синди тоже были здесь, так как их вчера уведомили о смерти их дочери.
Ближе всех к похоронной яме стояли священник, Франк и Боб, прижавший к себе Натаниэля, который сам был будто мертвец. Сегодня было его тринадцатое день рождения. Какого же оно – хоронить мать в собственный день рождения? Натаниэль со всей силой ощутил это на себе. Он ощутил всю грусть праздника дня рождения.
Серые тучи затянули небо и пустили свои слезы, скорбя о Синди. Все пустили слезы, когда священник окончил реквием. Теперь ее никто не сможет видеть. Лишь несколько минут, на протяжении которых с ней можно попрощаться.
Священник спросил, кто хочет молвить последнее слово усопшей. И первым вызвался Франк, как всегда впереди всех.
- Сей мир покинул гениальный человек! Поклонников этого человека не сосчитать! И я один из них! Я был одним из них, пока не понял, что Синди для меня гораздо выше этого! Она была и остается для меня бесценной! Не как моделью, не как коллегой, а как человеком и лучшим другом! И это печально – терять лучших друзей! Это ни с чем несравнимо! Это несравнимо с подиумом! Это несравнимо с работой, которой Синди отдавала все! Бог свидетель – ни один человек не был предан своему делу, как Синди! А такие люди уходят рано! Жаль! Царство небесное тебе, Синди!
Франк готов был говорить много и долго, но чувства заполнили его носоглотку. Вовсе расплакавшийся Боб, решил подменить его. Он стал говорить:
- Синди! Все эти годы ты была для меня всем! Я не представляю, кем я был бы без тебя! Ты дала мне работу, ты дала мне свою дружбу! Ты постоянно вдохновляла меня! Ты была моим катализатором! Даже, когда я тебя не понимал, я знал, что ты права! Надеюсь, на небесах, ты наконец-то отдохнешь! Ты достаточно сделала для Мира! Пусть Мир что-то сделает для тебя! Ты заслуживаешь самого наилучшего, потому что ты – наилучшая! Поэтому все будут помнить тебя! Царство небесное тебе, Синди!
Всеобщая депрессия ломала в людях кости. Они не могли стоять спокойно. Все рыдали. Их слезы смешивались с дождем. Настала пора погружать гроб в яму. Но вдруг, плачь окружающих прервал нежный голос Натаниэля.
- Подождите! – сказал он, нечто подавленно.
Гробовщики остановились и оглянулись. Весь народ посмотрел на Натаниэля. Он продолжил:
- Подождите! – сказал он, со все большим нарастающим отчаянием в лице, - Не смейте хоронить ее! Это несправедливо! Моя мать не достойна смерти! Нет равных перед смертью! Это все чушь! Так же как и бог! Его не существует! Его нет! Если бы он был, он не позволил бы умереть Синди!.. Не позволил бы! Нет! Нет! Нет!..
У Натаниэля началась истерика. Все были шокированы от услышанного. Никто не ожидал от него столь резких, но откровенных слов. Боб, пытаясь успокоить Натаниэля, стал обнимать его и закрывать от людей, но это еще больше выводило Натаниэля из себя. Он оторвал от себя цепкие руки Боба и побежал в буре эмоций. Он стал бежать в сторону дороги, а люди лишь с ужасом смотрели ему вслед. Лишь Боб пошел за ним, окрикивая его. Но Натаниэль бежал так быстро, что Боб не успевал за ним. Натаниэлю не хотелось слушать и видеть все, что происходит у него за спиной. И пробежав метров сто, он добежал до самой дороги, где ездили машины. Он приостановился. И каковым же было его удивление, когда он увидел, что перед ним в этот же момент остановилось такси, из которого вышла Софи.