- В общем, мне надоело играть с тобой в лесбиянок. Я больше не хочу притворяться таковой. Я не такая. Прости. Однажды ты попросила меня подыграть. Я подыграла. Но я не могу делать это вечно. С меня хватит.
- Но тебе же нравилось быть со мной близкой – обниматься, целоваться. Это нечто большее, чем просто дружить! В конце концов, тебе нравилось выпивать со мной, и не просто как с подругой. Разве нет?
- Это совсем не то, Астрид!
- А что тогда?
- Я существо бесполое! Понимаешь? А следует, что и ориентации я иметь никакой не могу. Я – асексуал.
- С чего это ты так резко начала думать? Ты можешь быть бисексуалом, как я! Это тоже идеальный вариант ориентации! И то, и другое.
- Нет. Не могу и точка. Прости. Ничего личного.
Ева встала с кровати и начала ходить по комнате с задумчивым лицом. В то же время оно было безразличным и холодным, и все это тревожило Астрид. Столь резкий разговор не дал ей шансов стать психологом, как того любила сама Астрид. В этот раз ей нечего было сказать. Она стала говорить, то, что приходило ей на ум.
- То ты Натаниэль, то ты Ева! То ты с ориентацией, то без! Я не могу тебя понять! Кто ты? Может быть тебя именовать средним родом, говорить в твой адрес «оно»? Хотя, кроме меня этого же больше никто не знает!.. – резким тоном в адрес Евы.
В этот момент Ева (как и сама Астрид) не узнала в ней ее. Раньше она не позволяла себе так резко выражаться в ее адрес. Теперь же, в столь переломный, меланхолический момент для Евы, она говорила это так, будто воткнула нож в спину Евы. Лучшая подруга не поняла ее! Это стало ужасом для Евы. Это было выше ее возможностей терпеть. Она не выдержала и ушла. Неважно куда. Лишь бы на воздух, куда-нибудь подальше, на свободу, в зимний снегопад.
Казалось, весь мир обернулся против Евы Адамс. Она шла в метели, одна, мыслила. Та цель, которую она видела под носом, которой она почти дотянулась рукой, резко отдалилась от нее, где-то за горизонт. Она стала казаться ей все менее возможной. Все вокруг – более жестоки. Ева – более одинока. Генриха больше нет в Лондоне. Когда он будет – не известно. Он увез с собой все ориентиры его знакомых фотографов в Лондоне, которые, собственно, и не нужны были Еве. Что ей делать без Генриха? Ей нужен только он. Она потеряла видимость себя. Любая мысль – неизвестна. В жизни Евы наступил тупик.
Осознав, что идти ей некуда, Ева вернулась к Астрид через пару часов. Они помирились почти сразу, каждая признав свою вину. Астрид приняла тот факт, что Ева больше не «такая». Ева, в свою очередь, все печалилась своими мыслями. День за днем, длинные зимние ночи – она все время думала о грустном. Снежным комом на ее душе крепла депрессия.
Астрид всеми силами пыталась поддержать ее. Она чувствовала, как слабнет их дружба. Ева мало говорила. Она все меньше доверяла свои мысли. Астрид чувствовала нарастающую стену между собой и Евой. Ее двери все больше закрывались перед Астрид. Впервые, она осознала, что теряет Еву. Сей взгляд Евы Адамс был уже не тем взглядом, что был раннее. Ее глаза больше не смотрели на Астрид с признанием или добротой. Они были стеклянными. Это было испытанием для обоих – пережить все это и не испортить все, что есть.
Лишь через пару месяцев Ева стала выглядеть немного лучше и мобильнее, словно выйдя из зимней спячки. Она вдруг вспомнила, зачем все это. Зачем она здесь, что она делает и для чего. Она расшевелилась и развязала свой язык. Но лишь для дела.
Она стала пробовать себя у студентов-практикантов, занимающихся фотографией. Как со стороны Евы, так и со стороны студентов, это было что-то вроде приобретением опыта. Но огонек Евы потух также быстро, как и загорелся. Эти «горе-фотографы» толком фотографировать не умели, не говоря уже о постановках и редакции снимков. Это казалось Еве пустым делом и очередным разочарованием. Сделанные фотографии можно было выкинуть на помойку, а потраченное время не вернуть. Ева снова впала в депрессию, наполненную самолюбием и жалостью к себе.
«Все они не достойны меня! Лишь лучшие достойны лучших!» - думала Ева, утешая себя. И пока она скулила в очередной депрессии, Астрид все больше переживала за нее.
Однажды она уже не смогла молчать и решила рассказать все Сэму, тому самому длинному парню, которого она встретила у Пещеры на Хэллоуин. Они стояли на мосту, опершись на поручни, и пили пиво, беседуя о разном, о душевном, как когда-то давно. Им даже не мешал холодный ветер, который дул им в спину.
- Меня беспокоит Ева! – говорила Астрид.
- А что случилось? – спросил Сэм.
Астрид долго и печально рассказывала ему всю ситуацию. Она призналась ему в том, что тогда они лишь дурачили его и остальных, говоря, что они лесбиянки. Ева все больше отдаляется от нее. Астрид было больно говорить все это. И дошло все до того, что она решила признаться:
- Мне кажется, что я люблю ее!
Она повернулась и стала смотреть вниз с моста, на реку, проплывающую под мостом. Серые тучи стали все больше сгущаться над головами старых знакомых. Сэм положил свою руку на плечо Астрид. Та понимала, что рассказала слишком много, поэтому резко замолчала. То ли это алкоголь так повлиял на ее открытость, то ли это чувства не смолчали в ней. Но придя домой, она, как обычно, не подавала признаков каких-либо душевных переживаний. Она снова была веселой, каковой ее все время знала Ева.
Та что-то писала, сидя за рабочим столом. Видимо, какие-то домашние задания, ведь даже не обращала внимания на свою подругу. Астрид, в свою очередь, прилегла на кровать, решив не трогать Еву. И как только она сделала это, раздался телефонный звонок. Подняв трубку, лицо Астрид резко переменилось в выражении. Что-то радостное и удивленное смешалось в ее эмоциях. Она услышала в телефонной трубке голос своей матери, который не слышала с прошлого лета.
- Привет, Астрид! – говорила она.
- Мама?! – трепетно переспросила Астрид.
- Привет, родная! Как ты, мое солнце?
- Я… я отлично, мама! Неужели ты позвонила?!
- Да, моя девочка, как слышишь! Ха-ха! Я звоню тебе, чтобы сказать кое-что важное. Я хочу приехать к тебе этим летом. В начале июня. Так что, жди меня. Как там бабушка?
- С бабушкой все хорошо. А почему ты не звонила раньше? Ты как вообще?
- Моя родная, я вся в работе. Некогда, ты меня прости. Скоро все закончится, я обещаю тебе. Мы с Карлом сыграем свадьбу и наконец-то купим собственный дом в Осло. Мы наконец-то заживем! Вместе! Ты переедешь к нам! Все станет на свои места. Кстати, как там твои дела с учебой?
- Нормально. Карл, это тот самый…
- Да. Тот самый, который. Я хочу вас наконец-то познакомить этим летом. Я хочу показать тебе Осло. Я хочу, чтобы ты приехала хотя бы на лето. Ведь мы с тобой так редко видимся.
- Конечно. – говорила Астрид и чувствовала всю ту же унылость, которая всегда возникала у нее в разговоре с матерью.
Все это для нее было не впервые. И ей надоедало слушать одно и то же.
- Моя маленькая, я понимаю, что ты обижаешься, но ты пойми и меня тоже. Ведь это все для тебя, это все для нас. Мы скоро разбогатеем и станем полноценной семьей. Все ради блага.
- Я понимаю, мама. – говорила Астрид уже вовсе без эмоций.
- Не кисни! Выше нос! Жди меня! Скоро приеду! А сейчас мне пора, извини! Я позвоню тебе перед приездом!..
В телефонной трубке Астрид раздались гудки.
Она положила трубку и ею заруководили неоднозначные мысли. Она чувствовала свою тоску по матери. Она ее так редко видела. И ей хотелось обнять ее. Но некая обида до сих пор грызла ее сердце словно червь. Она не могла простить своей матери одинокое детство, того ненавистного для себя человека, с которым ее мать оставила Астрид. Она не могла с ней жить и общаться. Ее выводила каждая нравоучительная фраза этой старухи. Лучше бы она оставила ее саму, чем с этой мигерой! Астрид уже полжизни вынуждена была жить в терпении, тоске и одиночестве. Она чувствовала себя оторванной от своей матери. И от этого звонка ее матери Астрид становилось больнее, чем, если бы его не было.
Ева встретилась с ней взглядами и увидела в глазах Астрид что-то знакомое для себя. Астрид, увидев заинтересованность Евы, сказала грустным тоном: