- Я должна сказать вам это, Ева. Чтобы обезопасить вас от собственных амбиций. Не гонитесь за ними. Они вас погубят. У вас мания величия. Вы пытаетесь убежать от чего-то, к чему-то более стоящему, как на ваш взгляд. При этом вы храните травмы детства. Они всегда в вашем уме. Вы живете с чувством долга. На самом деле же все просто. Вам нужно разобраться в себе. Кто вы есть на самом деле. Направьте эго в общество. Самовлюбленность лишь во вред. Вы чувствуете себя Господом. Поэтому и сорвались на показе. Вы боитесь, что кто-то займет только что занятое вами место. Место мнимого Бога на земле. А вам придется разочароваться в себе. Ибо только тогда вы узнаете свои маски. – говорила она с принуждением в глазах, - Но хочу уверить вас, Ева. Не бойтесь. Не бойтесь быть собой. Скажите себе правду, стоя перед зеркалом. Я знаю, вы проводите перед ним достаточное количество времени. Достучитесь до себя. И вы поймете, кто вы.
Ева выглядела задумчивой. Ее немного сбило столку такое откровение психолога. Ей нечего было сказать. Она чувствовала мелкую дрожь на своей коже, будто психолог говорил правду, и Ева узнавала себя в ее словах. Но сделав ироническую улыбку, она лишь сказала:
- Вы во истину плохой психолог. – и покинула комнату без капли эмоции.
Вытерев лицо и зачесав волосы назад после вечернего, горячего душа, Ева подошла к зеркалу в своих богатых парижских апартаментах, и стала всматриваться в свое лицо. Она смотрела так, как всегда любила это делать. Лишь некая опаска пробежала в ее взгляде, который отвечал ей в зеркале: «Это я. Это и была я. Остальное мне всего лишь казалось».
Она приложила свою ладонь к правой щеке и нежно приласкала себя. Затем, сделав довольный вид, она умильнулась. Ее губы вытянулись в сумасшедшую улыбку. Они словно засмеялись. Про себя.
XXIX Глава
Париж
1993 год
- Черт, где же она?
- Мсье Жипам, успокойтесь!
Мужчина лет 45-ти на вид, средней фактуры, с седеющими волосами на голове, не находил себе места от нервов. Молодой женоподобный метис пытался его успокоить.
- Она должна была прийти еще 20 минут назад! Где она? С минуты на минуту начинается показ!
- Мсье Жипам, она успеет. Вот увидите!
- Мне бы твоя уверенность, Карлито.
Мсье Жипам, он же Оливье, достал из кармана своего модного пиджака кусочек дорогой ткани бордового цвета и провел по своему лбу. Молодой Карлито, выглядев спокойным, смотрел на него своими экзотическими глазами и сам внутри себя пытался обладать собой.
- Вы же не думаете, что она позволит себе не прийти на столь важный показ? – говорил он Жипаму.
- Надеюсь. Ибо последним временем она может позволить себе все, что угодно. – обреченным голосом отвечал Оливье.
Из соседних помещений стали доноситься оживленные голоса. Они называли имя Евы, что сулило ее приход. И через несколько секунд она явилась пред глазами менеджера.
- Боже, Ева! Где тебя носило! – встретил восклицанием Еву Оливье, словно скинув груз с плеч.
- Я не Боже! – спокойным тоном сказала Ева, окруженная различным персоналом.
Она уселась на стул перед зеркалом и сказала:
- Быстрее. Сделай мне макияж, папа Карло! Сколько у нас времени, Оливье?
Карлито покорно бросился делать Еве макияж. Оливье, со свойственной ему эмоциональностью, стал разлаживать Еве все по полочкам.
- До показа 5 минут, Ева! Ты в своем уме? Зачем ты меня так подставляешь? И не только меня! Ты подставляешь модный дом и дизайнеров, которых представляешь! По-твоему Валентино был бы рад, не увидев тебя на показе? Ты лицо коллекции! Это осень-зима 1993-1994, а не фотосессия в уборной. А ты так безрассудно к этому относишься! Ты думаешь, тебе все можно? Так что ли?
Пока Оливье читал уже привычные для Евы лекции, Карлито завершал свою магию на лице Евы. Оставалось лишь чуть поправить прическу.
- Да-да. Я слышала это уже миллионы раз! Я знаю, Оливье. Хватит на мозги мне капать! – невозмутимо говорила Ева.
- Ладно, закончили. Только, родная, пожалуйста, постарайся так больше не делать. Я за тебя головой ручаюсь.
- Не волнуйся, солнце! Все будет шик! Вот увидишь! – говорила Ева.
- Все готово. – подоспел Карлито, в очередной раз убедив всех в своем профессионализме.
- Отлично! – сказал Оливье в ответ на слова Карлито, после чего продолжил, - Давай, быстрее! Быстренько надевай свое первое платье. Ты помнишь последовательность?! Отлично! Все, как и обычно. Ты и без репетиции справишься! Удачи! – подгонял он Еву.
На подиуме заиграла музыка. Она знаменовала о начале показа. Первая девушка ушла по ту сторону кулис.
- Господи! Она меня когда-нибудь с ума сведет! – с неким облегчением говорил Оливье, смотря Еве вслед.
Когда она вышла на подиум, это был выход любимого актера на публику. Большинство гостей оживилось, словно приветствуя икону андрогинности. Словно для них было важным наблюдать саму Еву, а не коллекцию.
В этом году ее признали и поставили в один ряд с такими всемирно известными моделями, как Синди Кроуфорд, Линда Евангелиста, Хайди Клум, Клаудия Шифер, Стефани Сеймур. Все они составляли «золотой список» моделей начала 90-х. Они были мечтой любой компании. Однажды Victoria’s Secret хотели сделать фотосессию с тиранами современной моды, также пригласив Еву Адамс. Это был громкий старт без дела для нее.
Ева отказалась, мотивируя это тем, что не фотографируется с другими моделями и вообще не находится в кадре с кем-либо. Это ее принцип. Многих обидело это. Руководство Victoria’s Secret восприняли данный факт сугубо лично. Некоторые модели стали в оппозицию по отношению к Еве Адамс. Они считали ее деструктивной личностью, которая заражает всех своим самовлюбленным эго, своей идеологией «бесполой идеальности», которой не место в моде. Ева же знала, что дизайнерам она нравится. Фотографы дрались за контракт с ней. И она руководствовалась лишь этим. Ей было все равно, что думают о ней коллеги. Главное, что ее хотят видеть на показах, ее зовут на телевидение, ее признают иконой.
Многим нравилась универсальность Евы. Таким не могли похвастаться остальные модели. Ее фригидное лицо, лишенное признаков пола, из которого можно было слепить любой образ: плачевный и грустный, стремительный и сильный, женственный и нежный, радостный и милый. Ее телу подходила любая одежда. Она могла быть манерной леди и денди-мальчуганом, бунтующим подростком и строгой леди. Ее часто завлекали в обоюдные показы. Ева могла показывать как мужские коллекции, так и женские. Единственным табу было лицо.
Ева не позволяла менять его на вкус художника. Она лишала его гендера. Лишь Ева Адамс. Несколько выдержанных стилей макияжа, которые присваивала себе Ева. Только ей принадлежал тот или иной макияж. И бывало, когда незнакомые визажисты были вынуждены заранее учитывать эти «тараканы» Евы, и выучивать для дальнейшего сотрудничества. Ева не терпела новшества в унисексе собственного макияжа. Она приучила к этому весь свой персонал, и приучала мир моды. В случае протеста, Ева бесцеремонно уходила, либо, когда сдавали нервы, бросалась разными предметами (телефонами, пенкой для волос, книгами). Ее буйный характер знали все.
Оливье не раз страдал от этого. Многие отказывались сотрудничать с ним. Но образ Евы Адамс стал настолько сильным в социуме и в его культуре, что он покрывал все: и самого Оливье, и его работу, и все, что не относится напрямую к Еве Адамс. Она все больше становилась тем самым «богочеловеком» на земле, Гермафродитом, Иисусом. Все это определяло ее как Еву Адамс. Не было всемирно известного журнала, на обложке которого не было б Евы Адамс. Не было сезонного показа, где бы ни сиял Гермафродит. Ева была везде и всюду. Если она могла выполнять и две, и три, и больше работы одновременно – она выполняла. Она выжимала из себя все.
Она не позволяла себе быть слабой и ленивой. Она не позволяла себе излишне открываться людям. Единственный и последний раз что-то похожее было во время ее принужденного визита у психолога. Она не хотела быть сентиментальной. Единственное, что она вынесла из кабинета своего первого и последнего в жизни психолога, так это совет об общественной деятельности. Несмотря на весь свой нарциссизм, Ева решила направить часть своей энергии в массы. Чтобы удовлетворить себя. Она знала, что общественная деятельность, направленная на борьбу с дискриминацией лишь усилит ее позиции в социуме. О ней будут говорить не только в контексте моды. Она могла стать идолом собственных убеждений, защищая уподобленных себе.