- Кто? – сказал Натаниэль, отмахнувшись локтем и продолжая сидеть.
- Боб Дилан. Он ждет тебя. Поднимайся!
Глаза Натаниэля загорелись ярким пламенем. Он был очень не против поговорить со старым знакомым.
С руками за спиной Натаниэля завели в ту самую комнату, в которой через пластиковое стекло сидел Боб. Он сразу же встал со стула, увидев Натаниэля, который выглядел нездоровым. Его волосы были черными и ложились ему на плечи. Его лицо было явно полнее от того, что видел Боб в лице Евы Адамс, когда та застала его в Ницце. От постоянных инъекций и депрессий его кожа на лице была синей и напухшей. Его лицо было не узнаваемым. Но его глаза! Все те же бездонные черные глаза, совсем печальные, но не лишенные узнаваемой инфантильности Натаниэля. Они прежние. Разве что более обжигающие.
Натаниэль, посмотрев в виновные глаза Боба, увидел в них страх. Страх к нему и пред ним. И усевшись на стул, он не отрывал от Боба свой взгляд. Тот чувствовал себя угнетенным. Натаниэль не знал, чего он хочет больше, то ли радоваться, то ли убить Боба. Боб, пытаясь приспособиться к видимой для него картине, собрал всю волю в кулак и сказал неуверенным голосом:
- Натаниэль?!
- Привет, Боб. – сказал он сдержанно.
- Как ты? – спросил Боб, после чего нашел в себе смелость сесть с внимательным видом.
- Как я? Я уже 8 месяцев сижу здесь, Боб! И ты смеешь меня спрашивать об этом?! – твердым, но спокойным голосом говорил Натаниэль.
- Прости! Я не хотел тебя обидеть!.. – снова с виноватым видом сказал Боб.
- Проехали. Ты как?
- Я? Потихоньку. Конечно, все не совсем так, как хотелось бы…
- В жизни всегда «не совсем так»…
- Да. Ты прав.
- А как твоя семья? Как дети?
- Я это и имел ввиду. Я развелся. А точнее, жена меня бросила.
- Почему?
- У нас было много конфликтов.
- И поэтому, ты пришел ко мне?
- Нет-нет! Что ты! Я переживал за тебя!
- В коем-то веке, Боб! Брось! Еще скажи, что переживал за меня в тот момент, когда умерла Синди.
- Все было совсем не так! Я же говорил тебе!..
- Ладно, не объясняйся! Мне все ясно. У тебя есть свои дети. Тебе нужно переживать о них.
- О тебе я тоже переживаю. Каждый день.
Натаниэль смотрел в глаза Боба, и его стала осенять идея. Сделав более оживленное лицо, он сказал:
- Точно! Как я раньше не догадался! Ты тот самый ублюдок, который содержит меня здесь!..
- Натаниэль, погоди!..
- Знаю я твою заботу! – говорил Натаниэль, выглядев все более озлобленным, - Elite Paris плевать на меня, как и любому менеджеру, к которому я имела хоть малейшее отношение. Это все твоих рук дело! Это ты меня запер сюда!
- Погоди! Дай мне объяснить тебе все это!..
- Что ты объяснишь мне, Боб?
- О реабилитации в психиатрическую клинику позаботились Elite Paris, надеясь спасти свою репутацию и деньги. Они объявили тебя сумасшедшей. Я всеми средствами пытался доказать что ты не сошла с ума. Что все твои слова – правда. Я взял твое содержание здесь на себя, чтобы доказать это. Длилось это пару месяцев, пока моя жена не лопнула. Это и стало поводом для развода. Она не понимала, как я могу поддерживать тебя, когда весь мир сдирает твои плакаты, объявив тебя врагом. Ева Адамс стала антигероем общества. Теперь это порицание, Натаниэль! Ты понимаешь, что я имею ввиду!?
Боб выглядел убедительным. Натаниэль задумался, слушая его слова. Он спросил, напрягая извилины:
- Ты сказал пару месяцев? Кто же меня здесь держит сейчас? Ведь меня должны были выпустить.
- Да. Поначалу так и было. Я надеялся, ты оправишься и начнешь нормальную жизнь. Без внешнего давления. Жизнь Натаниэля Уолкотта. Но потом доктор О’Брайан сказал мне, что берет твое пребывание здесь на себя, за счет клиники. Он считает твой случай уникальным, который представляет для него научный интерес. Он выпишет тебя только в том случае, если посчитает твою личность абсолютно здоровой. Он долгое время отказывал мне в посещении. Говорил, что это может навредить, или как-то повлиять на тебя. Говорил, что Ева Адамс – это личность подавляющая тебя…
- Ладно-ладно. Хватит! – перебил его Натаниэль, которому надоел весь этот эмоциональный словесный поток Боба, - Я понял. Ублюдок. Решил сделать из меня лабораторную мышь. Но я ему устрою научный эксперимент. – продолжал он злостно.
- Он говорил, что она стала просить зеркало. Ева, а не ты…
- Этот кретин в белом халате ничего не понимает. Он лишь хочет пробудить Еву во мне. Я же отлично контролирую ее. И просил зеркало я. Ибо хотел избавиться от нее раз и навсегда. Это я просил зеркало, а не она! Это я!
- Ты убьешь ее посредством зеркала? – говорил Боб, приняв явно недоумевающий вид.
- Это не твоих мозгов дело! – отстраненно сказал Натаниэль, после чего снова злостно продолжил, - Он хочет, чтобы я рассказывал ему о Синди. А я так и разбежался.
- Почему ты не хочешь рассказать о ней?
- В любом случае он меня не выпустит! Ты что, не понял? Я теперь как заключенный. Вечный подопытный. В своих глазах я здоров. В его глазах я всегда буду пациентом.
- Но почему ты не можешь рассказать о ней? Тебе больно?
- Да. – не стал таить Натаниэль.
- Почему?
- Тебе я тоже рассказывать не собираюсь! Будешь О’Брайану потом все пересказывать. Нет уж! Я никому не доверяю! Тебе понятно?
Натаниэль стал закрываться психологически. Он скрестил руки и принял безразличный вид.
- Я клянусь, что слова не молвлю! Данный разговор останется между нами, обещаю тебе! – божился Боб, - Я так же, как и ты хочу, чтобы ты поскорее вышел отсюда.
Натаниэлю было сложно думать. Ему очень не хотелось говорить о Синди. В тоже время перед ним сейчас сидел единственный человек из его прошлого, который никто как другой мог бы понять его. И с неким жжением внутри Натаниэль решил проронить несколько слов:
- Синди никогда не уделяла мне должного внимания. Она не любила меня. Все были правы – это всего лишь пиар.
- Не правда, Натаниэль! Она любила тебя! – пытался отрицать Боб.
- Не ври мне, Боб! – категорическим голосом говорил Натаниэль, - Ты проводил с ней больше времени, чем я! Ты даже знал ее лучше, чем я! Поэтому, не говори мне про любовь!
Боб не знал что сказать. Натаниэль не давал вставить ему мысли, не то, чтобы слова.
- Знаешь, кто такая Ева Адамс? Эта та, которую любили, ценили, уважали. Это не тот неудачник по имени Натаниэль Уолкотт. Это икона, это бог! Она – богочеловек на Земле, Гермафродит, а не брошенный на пороге, никому не нужный ребенок третьего пола. – говорил Натаниэль, вспоминая все прозвища Евы.
- И поэтому ты стал Евой Адамс?
- Не знаю, Боб. Единственное, что я знаю, так это то, что ее не должно быть. Она рушит все вокруг себя. Она разрушила мою жизнь, мою дружбу, мои мысли, психику… Ведь я уже псих! Все считают меня таковым, не так ли!? Даже ты, сейчас!
- Натаниэль… - слезливо говорил Боб, пытаясь опровергнуть суждения Натаниэля.
Но он не мог выговорить что-либо вразумительного. Натаниэль же был непоколебим. Он продолжал:
- Я ненавижу свою маму! Это она сотворила со мной такое!
- Она хотела, чтобы ты был как все. – выдавливал из себя Боб.
- Неправда! Ты ничего не понимаешь! – выкрикнув, сказал Натаниэль, после чего быстро успокоился и, переменившись в лице, продолжил спокойным тоном, - Сделай мне одно одолжение, Боб!
- Все что угодно, Натаниэль! – сказал Боб со всем его одалживающим видом.
- Только тебе придется отправиться в Париж.
- Хорошо. Я все сделаю! Говори, чего ты хочешь!
- Поезжай ко мне домой. Там, где жила все время Ева Адамс. Квартира до сих пор принадлежит ей. Так что, не бойся, там никто не живет. Я скажу тебе код, тебе дадут ключ от квартиры. В одном из ящиков, в серванте, ты найдешь два конверта с письмами. На них норвежские марки. Они от имени Астрид Фитцгеральд. Привези мне их скорей. Настолько быстро, насколько сможешь. Я должен их прочитать.
После этих слов Натаниэль замолк, и Бобу ничего не оставалось, как покинуть его. После О’Брайан спрашивал его с заинтересованным видом: