- Что он говорил?
Боб выглядел расстроенным. Но он пытался собрать все свои мысли в кулак. Вытирая свои мокрые щеки, он медленно и методично пересказывал О’Брайану весь их разговор с Натаниэлем. О’Брайан внимательно слушал, и даже пытался записывать некоторые моменты.
В результате разговора с Бобом, он усилил личную охрану Натаниэля, ужесточил его одиночный режим, очередной раз запретив прогулки на свежем воздухе. И это лишь усугубляло личное отношение Натаниэля к О’Брайану. Он наотрез стал отказываться от общения с доктором. Он принципиально не разговаривал с ним, иногда показательно, скрестив руки и опустив голову, просиживал в его кабинете, пока санитары не забирали его. Лишь в пару случаях его душа не выдержала, и он пустился в меланхолию о том, сколько ошибок он наделал за свою жизнь.
О’Брайан питал к Натаниэлю неистовое внимание, более чем пристальное. Он уже заканчивал первый десяток дневников, которые он вел, записывая мельчайшие подробности, связанные со случаем Натаниэля. Своему любимому пациенту он посвящал намного больше, чем другим. Вот, что он писал в своем дневнике сейчас:
«…Пациент упорно не признает свою вторую личность, считая ее деструктивной для себя. Испытывает к ней чувства неприязни, ненависти, нетерпения. Вспышки личности Евы Адамс проявляются в истинной личности Натаниэля Уолкотта, что говорит о кочующем характере второй личности. Сильное желание видеть себя в зеркале стирает мыслимую границу между двумя личностями пациента. Доминирующее поведение одной из личностей не проявляется так наглядно, как это было ранее. Теперь же есть подозрение на симбиоз личностей, в котором, все же, признается истинной личность Натаниэля Уолкотта. Пациент до сих пор наотрез отказывается говорить о своей матери. Личность Евы Адамс более коммуникабельная. Данная сторона пациента раскрывает многие аспекты личности. Но личность Натаниэля Уолкотта не до конца позволяет ей раскрыться. Думаю, в скором времени мне удастся пробудить личность Евы Адамс. Успех исследования зависит от нее. Пока исследование находится на начальном этапе своего развития…»
XXXVIII Глава
«Дорогая Ева!
Пишу тебе искренне и любя.
Надеюсь, это письмо не вернут обратно, как многие предыдущие, ибо я постоянно ошибалась адресом.
Видела тебя по телевизору. Собственно, там я и узнала о твоей нынешней жизни. Так держать! Ты, все же, стала тем, кем и хотела быть. И я рада за тебя.
Если тебе интересно, то я живу отлично. Я полюбила жизнь. Я стала чтить семью и ее ценности. Кстати, моего брата назвали Томасом. Он уже так резво бегает и много говорит! Люблю его. И люблю место, где я сейчас живу. Наш дом находится на одном из крайних склонов Осло, как раз с видом на залив. Живописнейшее место. Мы с Карлом часто гуляем по берегу. Я больше не та, кем была раньше. Теперь я счастлива, и ты надеюсь тоже.
Также, я пишу к тебе не только за этим. В предыдущих письмах я писала тебе о том, как я жалею, что мы вот так с тобой расстались. Абсолютно не человечно и не умно. Не устаю писать тебе: Прости!
Прости меня за все. Прости, вдруг я тебя чем-то обидела. Я не хочу, чтобы ты страдала. Прости меня!
Я пыталась быть лучшей подругой. А лучшие подруги должны поддерживать друг друга. Я понимаю твою боль. Поверь, мне тоже больно. До сих пор.
Я не могу спокойно жить с той мыслью, что ты в обиде на меня. И я надеюсь, после прочитанного, твоя душа хотя бы немного растопится и успокоится внутри. Если у тебя будут противоположные чувства – не пиши. Можешь не отвечать мне. Я все пойму.
Больше не буду задерживать на себе твое внимание. Тебе теперь некогда. Я понимаю. Знай, что я всегда тебя поддерживала, и поддерживаю до сих пор. Главное – будь собой. А остальное не стоит твоих нервов.
С любовью, Астрид 1992»
Натаниэль читал и плакал. Он чувствовал себя виновным. Его душа настолько опечалилась, что он еле выговаривал сквозь слезы:
- Черт! Астрид! Каким же я был дураком! Что возомнил себе? Это ты меня прости!
Второй конверт с письмом пока был не открытым. Натаниэль хотел открыть его поскорее от нетерпения и боли внутри. Но его слезы были настолько обильными, что он сначала пытался справиться с ними, дабы они не мешали ему.
Пытаясь успокоиться, он вытирал свои насквозь мокрые щеки и чувствовал жуткую ностальгию. Его внутренней вине не было пределов.
«Главное – будь собой. А остальное не стоит твоих нервов» - эта фраза засела в его голове, словно сорняк в огороде. Она все больше бросала Натаниэля в ненависть к самому себе, к своему прошлому и поступкам.
Он уже не мог терпеть. Бесконечные слезы не останавливали его. И Натаниэль злостно вскрыл второй конверт, в котором нашел следующее письмо. Он стал читать.
«Дорогая Ева!
Я ждала, но письма-ответа так и не получила. Мне все понятно. Больше не буду тебя отвлекать. Меня радует хотя бы то, что предыдущее письмо осталось у тебя.
Нет времени писать. Пишу лишь, чтобы сказать тебе кое-что важное напоследок. Я возвращаюсь в Лондон. Буду жить в той же квартире, где жила раньше с бабушкой. Так сложились обстоятельства. Не хочу грузить твои мысли ими. Решила написать, если вдруг тебе пригодится данная информация.
Так же хочу тебе сказать на своем опыте. Мир не таков, каким он тебе кажется. Поэтому, не печалься. Главное: помни, кем мы были. Держи наши с тобой годы в сердце. Ибо это было настоящее время. Не то, что может тебя разочаровать. Помни об этом. Оставайся сильной.
Где-то в глубине души я все еще надеюсь на встречу с тобой. Ты можешь ненавидеть меня, но я не могу не написать этого: Натаниэль, я хочу увидеть тебя. Именно тебя! Ты правильно меня понял. Ведь именно с тобой я дружила. Именно тебя я любила. Ради тебя я менялась и жертвовала всем. Прости, что в нужный момент я оставила тебя. Надеюсь, сейчас тебе намного легче.
Твори, стремись к своей вершине! Прости и прощай!
С любовью, Астрид 1993»
Натаниэль был повержен. Он не мог ничего другого, как плакать, лежа на своей койке в окружении четырех стен. Он лежал так месяцами и не двигался. Его суставы затвердевали и немели, но он лежал и плакал. Вовсе погруженный в себя и в свою меланхолию. Он постоянно думал о прошлом. Он постоянно думал об Астрид. О том, как растоптал ей сердце. Ведь на самом деле, это он должен был просить прощения за все. Натаниэль осознавал сейчас все это. И ему было невероятно больно.
Он бичевался по поводу того, что он посмел так долго не читать эти два письма. Он не стремился это сделать, а уж тем более ответить на них. Теперь наверняка Астрид строила свои выводы насчет этого. И Натаниэлю становилось все больнее от подобных мыслей.
Он не чувствовал сил. В нем не было вдохновения. Как морально, так и физически он был разбит. Доктор О’Брайан всерьез забеспокоился о его состоянии здоровья. Он ослабил режим Натаниэля, позволив ему общаться со всеми, выходить во двор. Он пытался вернуть ему человеческий облик, и вернуть самого Натаниэля из его внутреннего космоса.
Почти год Натаниэль не выходил во двор. Теперь же прогулка на свежем воздухе должна была пробудить в нем признаки жизни. Майское солнце рассекалось сквозь зеленеющие ветви деревьев; весенняя трава казалась ему зеленее, чем обычно. Натаниэль забыл, как все выглядит. Все стало казаться ему более богатым. Только руки были все так же безжизненны, как его засохшие следы на слезливых щеках.
В компании санитара он шел по знакомой тропинке. Глянув чуть далее, он увидел знакомого безумца на лавочке. Пытаясь вспомнить его имя, он решил подойти к нему и начать беседу. Сказать хоть что-нибудь. Для него это так важно. Он так давно ни с кем не разговаривал. В этой проклятой психиатрической клинике каждый день словно месяц.