Безумец узнал Натаниэля. Он был все так же приветлив и разговорчив с ним. Натаниэль присел на лавочку рядом, и дал понять санитару, что он хочет поговорить. Тот был не против, но дальше чем на три метра не отошел, подслушивая все их разговоры.
Ангус, имя которого Натаниэль вспомнил лишь в ходе разговора, был рад пообщаться, и как всегда говорил всякую ранимую белиберду. Снова вспоминая про кузнечиков, Ангус, глядя на ложившиеся, на плечи Натаниэля, черные волосы, говорил ему, как он похож на девушку.
Снова. Натаниэль усмехнулся в ответ. Он подумал, как давно его кто-либо не путал с девушкой. «Ты меня раньше не видел» - пронеслась мысль у него в голове, и тут, словно что-то щелкнуло у него в мозгу. Он вдруг задумался. Вспоминая прошлый давний разговор с Ангусом, Натаниэль ловил себя на мысли, что наплакался он в своей палате. Пора что-либо делать. Он вдохновлялся наплывающими к нему мыслями. Пусть они казались ему бредом и безвыходностью, но это было ему так знакомо.
Его вдохновляло то, что санитар Миллер уволился. Это уже было одним из знаков действовать. Теперь за ним ухаживала молодая санитарка Дороти, с которой было намного легче.
Он словил себя на мысли: «Притвориться». То, что так хотел сделать Ангус, и чего наотрез не хотел делать Натаниэль. Теперь же он знал, что не выживет без Евы. Он должен притвориться ею. Ему чертовски надоело сидеть здесь. Он решил, что поиграет с О’Брайаном в игру.
Мудрый, но дотошный доктор, ни за что не уступит свою схватку науки с пациентом. Он не пойдет на уступки. Натаниэль же противился уже почти два года. Безрезультатно для обоих. Он знал, что с этим всем должна справиться Ева Адамс. Он не хотел признавать этого, но сейчас он как никогда нуждался в ней. Он ненавидел это. И первой целью, которую он себе поставил, было навсегда покинуть одиночку. Он должен представить психологический портрет Евы Адамс во всей красе. Только так доктор начнет верить в то, что пациент идет на поправку. И он стал действовать.
Он стал говорить от лица Евы Адамс. Порой это было настолько убедительно, что Натаниэль сам бывало, путал, и верил в то, что он не играет, а Ева Адамс и есть одна из его личностей. И это путало его. Но он знал, что он делает. Наконец-то в его жилах стала появляться уверенность в себе. Со свойственной для Евы тиранической настойчивостью, он добился первого пункта своего плана. Он даже выпросил зеркало, чего так долго не удавалось сделать скромными методами Натаниэля Уолкотта. Доктор О’Брайан посчитал, что пациент готов вести социальный образ жизни и перевел его в общие палаты, где он мог общаться с людьми, спокойно проводить свой досуг, и главное: смотреть на себя в зеркало.
Теперь в его новой палате с ним жил некий Грегор. Он был пустословным весельчаком и порой бесил Натаниэля своей чрезмерной навязчивостью и инициативностью. Поэтому, он избегал этого Грегора, как мог.
Натаниэль пытался отображать Еву Адамс как можно реалистичнее. И в нее верили все: О’Брайан, санитарка Дороти, и даже он сам иногда не был уверен – то ли это он притворяется Евой Адамс, то ли Ева Адамс притворяется самой собой. Он снова чувствовал ее так, как когда-то чувствовал себя ею. Непонятное пограничное состояние контроля и ностальгии в чувствах. Это ли путь к выздоровлению, который имел ввиду О’Брайан? Натаниэль всегда разбирался в психологии, но в психиатрии он был нем.
Как и когда-то давно, он пытался просиживать у зеркала часами. Ему абсолютно нечего было делать. Возможно, он хотел что-то найти в нем, чего-либо набраться. Он смотрел и не знал, любоваться собою, или отвергать.
- Что ты делаешь? – спросил его Грегор, наблюдая подобную картину, - Пойдем! Нас Ангус ждет!
- Я не могу. Меня желает видеть доктор. – сказал Натаниэль, будто пытаясь насмотреться на себя перед выходом.
Спустя несколько минут его допытывал О’Брайан.
- Расскажите о своих новых друзьях. – говорил он, как всегда, скрещивая пальцы своих ладоней, возле которых лежала ручка.
Натаниэль, пытаясь смотреть на него свысока, сказал с некой предвзятостью:
- Каких друзьях? Вы этих называете друзьями? Ха!
- А кто же? Разве вы не общаетесь с Ангусом, или вашим соседом Грегором?
- Общаюсь. Но они мне не друзья. Я презираю такое понятие, как дружба. Дайте сигарету!
- Вы курите, когда нервничаете?
- Какой вы догадливый. – саркастично скривил свое лицо Натаниэль, с нетерпением выдернув протянутую ему сигарету.
Он жадно затягивался ею, принимая все более отвратный и стервозный вид. Закинув ногу на ногу, он почувствовал, как по его оголенной коже стал пробегать холодок. От этого он сказал свою мысль вслух:
- Не помешали бы колготы.
Доктор О’Брайан обратил свой взор на обнаженные, покрытые гусиной кожей, элегантные ноги Натаниэля, и стало видно, как он хочет что-то сказать. Но он лишь поправил свои очки, не спеша говорить что-либо. Он наблюдал за андрогинным лицом Натаниэля, которое устремило свой взор в окно, и пытался понять его молчание. Натаниэль же, заметив долгое молчание О’Брайана, не выдержал, и сказал первым:
- Ну? Так и будем молчать?
Доктор О’Брайан тут же молвил в ответ:
- Вы сказали, что презираете дружбу. Почему?
Натаниэль задумался. С каждой затяжкой сигаретного дыма, он словно набирался мыслей, не набравшись которых, он сказал с невозмутимым лицом:
- Не знаю. – словно ему было не интересно отвечать на данный вопрос.
Он посмотрел на О’Брайана и снова увидел тот знакомый взгляд, который ищет причины недовольства. И он сказал:
- Что? – теперь уже сам недовольно смотря на О’Брайана.
- У меня есть информация о том, как вы ведете себя с остальными пациентами. – сказал О’Брайан.
- Да? И как же?
- Неуважительно. Предвзято. Высокомерно. Ваше эго переходит все границы, Ева. Зачем вы скомандовали пациенту приносить вам тапочки в зубах? Вам нравится внимать людей в роли собак?
- Во-первых: выбор у меня был не велик. Если бы вместо тапок оказались туфли на высоком каблуке, то он бы приносил мне туфли на высоком каблуке. Во-вторых: что плохого в том, что я соскучилась по дефиле?
- Дефиле?
- Именно.
- На письменном столе?
- Подиума не оказалось.
Натаниэль чувствовал себя великолепным сукиным сыном в данный момент. О’Брайан же чувствовал себя неловко. Ева Адамс подавляла его. К ней нельзя было подойти ни с одной стороны. Везде сарказм. Везде подонок. Натаниэль затушил выкуренную сигарету в пепельнице.
- Ева, ваше лечение продолжается. – холодно сказал О’Брайан.
- На другое я и не могла рассчитывать. – безразличным тоном сказал Натаниэль, после чего стал усиливать свои эмоции в речи, - Вас не устраивает Натаниэль, вас не устраивает Ева. Что за стыд, доктор? В чем дело? Вы не можете докопаться до истины? Или она вам режет глаза? А? По-моему, вы уже достаточно меня изучили, а излечили так тем более. Вы не можете написать вывод? Печать поставить? Вы дерьмовый доктор!
- Вы не готовы к жизни в обществе, Ева. Ровно, как и не готов Натаниэль.
- Да? Тогда откуда вы знаете, кто перед вами, доктор?
Натаниэль был зол. Он вышел из кабинета доктора, полон эмоций, оставив дельный вопрос, который волновал и его. Он больше не хотел ни о чем думать. Надоело. Ему надоела Ева Адамс в его разуме. Ему надоел он сам, думая о ней. Он лишь смотрел в зеркало, не отрывая глаз, находя там единственное успокоение. Грегор опасался Натаниэля в этот момент. Он знал, что ни за что, нельзя отрывать его от любимого дела. Натаниэль был сосредоточен.
- Ничтожество! Посмотри на себя! Ты не достоин ее внимания!
- Мне все равно. Я всего лишь хочу увидеть Астрид.
- Она также не достойна внимания!
- Я обидел ее. Я сделал ей больно.
- Топчи сердца ранимых. Тогда забыл, и сейчас надо забыть.