Марк говорил, что мне поставили статую на площади одного из западных городов, что представляется мне маловероятным, хотя он приводил описание этого города со многими подробностями...
В своей книге он писал о моей смерти и воскрешении, о путешествии по аду... я там проповедовал, потом рассеял тьму и освободил мучеников от воображаемых страданий, которые они должны были переносить с терпением...
Он описал или списал этот рассказ с оттенком восторженности и торжественности...
Марк мой историк... он говорит, что писал мою историю и плакал...
Помню, его откровения взволновали толпу... поднялось движение... дошло до драки и убийств...
Вмешалась власть с чисто полицейским интересом...
Дело кончилось тем, что меня отправили в ссылку, где я и скончался во второй раз... повторилась та же самая история, о которой запуганная молва умолчала, как и о движении, поднятом мной...
Я помню свою первую смерть... это нечто такое, чего забыть нельзя... я ощущал ее как тягость... и описал ее в одном из своих плачей...
Увы... народ безмолвствовал, а дети забрасывали меня камнями и грязью... я обращал их в бегство и они разлетались, подобно птицам...
Меня пугал мой гнев и мои мысли...
В замогильных записках мой дядя предсказывал гибель городу... он опустошил город без всякой пощады нашествием грязи, проклял его жителей, и наслал на них собак...
Увы ему... увы и мне... увы, увы...
Одиночество довело меня до петли... я повис в петле... и очнулся в гробу от дыма кадила и увидел лицо дьякона, искаженное гримасой страха...
Бог позвал меня, и я встал и пошел за ним...
Я шел и смотрел по сторонам...
Вокруг вода и небо...
Я почувствовал себя невесомым и вознесся... я обрел себе место на небе, как некий бог... какой, неизвестно...
Внизу стояли тучи, гремели громы, пугали, смущали душу...
Помню, я поднял голову, глянул в темноту свода... во мне уже не было страха, я был доволен всем вполне, без принуждения...
Воцарилась ночь и я заснул... сон обнял меня, и в меня ворвалось, ни мало не медля, все нечестивое, грубое, злое...
В ужасе я очнулся...
"Неужели все это во мне?.." - подумал я... ужас потряс меня, волосы вздыбил... мне показалось, что поколебалось небо и звезды сошли со своих орбит...
Я увидел, как ко мне потянулись сотни рук... я был окружен гулом, ропотом толпы...
Голосом и рукой я подавил волнением толпы...
Воцарилось безмолвие...
Я выступил вперед перед другими и заговорил... я говорил о том, что другим было неизвестно... я сосредоточил на себе внимание и мог возбудить противодействие толпы...
О чем я говорил?.. я, сумасшедший, в бессилии понять самого себя... я говорил о боге, посылающем благо и зло, чаще зло...
Фразы, высказываемые мной, производили странное впечатление...
Я объявил этот день несчастным и толпа, хоть и не понимала меня, но покорилась...
Так кто же я?.. бог или преступник и враг государства?.. если я преступник, отчего же меня не разыскивают?.. власти не верят в мою опасность... не доверяют они и молве... толпу я скорее сдерживаю, чем возбуждаю... однако, достаточно было одного доноса и меня отправили в изгнание с утратой прав на имущество... меня заподозрили в заговоре, и я бежал, оставив после себя могилу на старом еврейском кладбище и крест, которому люди все еще поклоняются...
Нужно признать, что я не был осторожен... время было смутное, возникали толки о конце мира, о десяти казнях египетских и о рогах апокалипсического зверя... некоторые говорили об этом даже со злорадством, и рисовали ужасы, которые постигнут город и горожан...
Политики я сторонился, и не собирался принимать участие ни в каких революциях...
Некоторые вменяли это мне в вину...
Я был просто жертвой интриг и недоразумений... я подвергся бы преследованиям, даже если бы и не был заговорщиком, и держался подальше от примадонны и ее свиты... это она производила волнения и беспорядки... говорят, у нее было прямое столкновение с мэром, когда она еще не была великой, но дело это неясное и дало повод заподозрить какого-то агитатора...
Дядя не допустил суда над примадонной, он отдал ей свой замок, где она писала мемуары, а меня судили и отправили в ссылку на птичий остров...
На мне не было вины, хотя в моих отношениях с примадонной было много неясного и за границей дозволенного...
Меня не было в городе, когда случился пожар... театр сгорел дотла... уцелела лишь сцена и гримерная комната, в которой нашли мой труп...
Ходили слухи, что мать мэра была замешана в поджоге, но следствие указало на других, выставив виновницей Кассандру, которую и уличили не столько в поджоге, сколько в ненависти ко мне и мэру...
Мэр подверг Кассандру и ее последователей изысканной казни...
Ходили слухи, что это Кассандра через подставных лиц подожгла театр, чтобы на его месте построить здание по своему вкусу...
В виновность Кассандры не все поверили, но она вынуждена была скрываться... ее видели в руинах женского монастыря с неким писателем, у которого нашли ее письма к мэру, по всей видимости, подложные... там были любопытные факты, которые сами по себе могли стать уликами, но следователь, который вел это дело, исчез, говорят, что он утонул в пруду, ставшем болотом вместе с бумагами... факт его мученической кончины был засвидетельствован свидетелями... в газетах писали, что он покончил с собой, но в этом можно сомневаться, правда, во внешности и в чертах характера следователя было много такого, что заставляло подозревать, не был ли он предрасположен к помешательству?..
Слепая судьба свела следователя с примадонной... он влюбился... он был деликатно нежен в отношениях с женщинами... он обожал примадонну и поджог театра воспринял как знак, и весьма прискорбный... затем последовало нашествие грязи, потом война с собаками... с точностью исполнилось пророчество моего дяди, которое Кассандра приписала себе...
Кассандра оставила о себе дурную память...
В ходе следствия следователь вынужден был обратиться ко мне за разъяснением тех вопросов, которые возбуждали в нем недоумение... он знал и о предсказаниях Кассандры, и указал на них как на факты, но увидев Кассандру на сцене в роли Жанны, а потом в гримерной комнате, он уже не знал, о чем ее допрашивать и какое предъявить ей обвинение...
Следователь находился в немалом затруднении...
Дело не пошло дальше, наткнувшись на новые осложнения, в том числе на доносы, в которых в поджоге обвиняли и меня...
В чем только меня не обвиняли...
Следователь не нашел, что в доносах было справедливого, и отложил дальнейшее разбирательство...
Между тем слухи о вине Кассандры распространялись по городу, как зараза, и бездействие следователя становилось подозрительным, он же ссылался на то, что дело нельзя вести по безымянному доносу и воплям толпы: не нужно доказывать вину Кассандры, достаточно ее признать...
Следователь не мог смотреть на Кассандру как на подозреваемую... он не верил молве и слухам...
У кассандры были враги, но не было обвинителей... никто не осмеливался обвинять ее...
Говорят, было письмо следователя к мэру но судьба этого письма неизвестна, хотя поводов сомневаться в действительности этого письма нет никаких...
В письме следователь сознавался в своем бессилии... он не мог задержать настоящих преступников, хотя знал их имена...
В невиновности примадонны мэр был настолько убежден, что запретил даже разыскивать ее, но после вмешательства жены приказал арестовать и допросить ее, если только она объявится...
Как бы там ни было, положение Кассандры нисколько не изменилось к худшему, напротив...
В этом темном и незавершенном деле пострадали и другие, но не так ужасно, как следователь...