Но можно ли доверять молве...
В колыбели близнецы ласкали и укачивали друг друга...
Мальчик умер в семь лет, девочка выжила... узнала о трагизме жизни и власти судьбы безжалостной и беспощадной..."
* * *
"Кто эта дева в платье невесты?.. и кто Бенедикт, ее отец или любовник?.." - шел и вопрошал Марк...
Он не сводил глаз с девы в платье невесты...
"Прошлой ночью во сне я уже видел ее в пустыне среди дюн и барханов...
Она танцевала в окружении жутких женоподобных порождений, которые приставали ко мне... ласкались, лизали мне ноги, пах...
Я не могу понять этих снов... они и в детстве преследовали меня...
До 13 лет я блуждал в лабиринте кошмаров, пока не наткнулся на портного... я играл в его мистериях, оттененных безумием, в которых смерть и любовь были неразделимы... у меня была роль жертвы...
Помню, я запел, наполнил возвышенным голосом весь дом тети, часть комнат которого она сдавала постояльцам... казалось, голос изливался из меня сам по себе... он был чистым, прозрачным и радостным...
Я пел о любви...
Об этом же пели и птицы... подпевал и полковник... он жил этажом ниже...
Полковник немного рассказал мне о себе, не знаю точно, сколько, ведь он не все помнил после контузии...
Он говорил, что помнить все о войне нельзя... можно сойти с ума...
Тетя находила полковника странным... впрочем, как и портного, говорила, что он заимствовал у нее некоторые художественные приемы, такие как, многозначительность и повторение...
Портной шил платья невестам и писал трактаты, он был помешан на философии... однако он сочинял и драмы... в одной из драм он изобразил себя богом и вступил в связь со смертной женщиной... я думаю, что этой женщиной была тетя...
Умерла тетя относительно молодой...
Полковник любил тетю... он не смог пережить ее смерть, повесился...
Не раз я видел полковника и после смерти...
Он появлялся в своей комнате... комната пустовала... никто не решался поселиться в ней...
Помню, он сидел в темноте, пил красное вино и что-то писал...
Он мог заглядывать в будущее...
События, которые он описывал, исполнялись с завидной регулярностью..."
* * *
"В 30 лет Бенедикт был не просто известен, но и любим женщинами... он называл их гетерами и грациями... иногда менадами и одалисками...
Как и я, Бенедикт был сиротой... его мать тронулась умом, а отца убили... помню, от него веяло злобой...
Мальчика отдали на воспитание сумасшедшему монаху, предсказывающему судьбы людей...
Монах был расстрига, его извергли из сана...
В 7 лет Бенедикт нашел монаха висящим в петле между небом и землей... в посмертной записке, написанной каракулями, монах описал конец света, правда, расплывчато и противоречиво... со следами чьих-то исправлений и добавлений...
По всей видимости, монаху помогли повеситься...
В подлинности этой записки возникали сомнения, поражал ее стиль, слишком величавый, тем не менее, дело было закрыто в виду отсутствия состава преступления...
Смерть и моего воспитателя была делом сложным и запутанным...
Он был богословом, переводил с греческого тексты, в которых описывалась жизнь бога, и прояснялся смысл его крестных мук...
Богослов воспитывал не только меня, но и двух девочек, сирот...
Увидев богослова в петле, девочки в ужасе завопили благим матом...
Помню, Бенедикт пытался оживить богослова... он уже воображал себя богом...
Богослов оставил записку... и не одну... сплел целую гирлянду с добавлениями и исправлениями, которые свивались в сложный узор...
Молва говорила, что богослову помогли покончить с собой... мол, не сам он просунул голову в петлю...
В записке богослов описывал свою несчастную влюбленность к девочкам, имевшую, однако, последствия... обе родили близнецов...
В конце записки богослов отказывался от неба и бога...
"Не т никакого рая ... есть только преисподняя, которую наз ы ва ют черной дырой и расположена она на севере неба ...
Не
хочу
жить
там
, не умирая... какая в этом радость?.. ни снов, ни слов, ни дыхания... вокруг только
тьма
...
и ее жертвы,
сто
я
т
, жд
у
т
...
чего?..
Ч
то делать
мне, возомнившему себя богом
?.. кого спасать?..
лучше
от всего отстраниться, ничего не чувствовать... жить
в одиночестве
властно, непреклонно, что-то творить, не мечтая...
и
будь что будет...
И
так из века в век... до полной темноты
всех небес
...
Как в темноте свежо, просторно... дна нет ... и верха нет... нет и середины...
Вокруг
только
тьма
...
Святой д
ух блужда
ет в
ней
, отдава
ясь ей
, мле
я
от
ее ласк
...
К
акая ни какая, но жизнь есть и в
темноте черной дыры
...
Но вот в стало солнце ... и жизнь воспряла, потянулась к солнцу...
Птицы запели, выводя ноту за нотой...
Отозвался и прибой ...
Мелодия звучала тихо, осторожно, порождая
отзвуки, трепет, страх
..."
Записка кончалась многоточиями...
Богослов пленил меня... мне казалось, навсегда... и в ничтожество ему не впасть никогда, будь он даже по колено в грязи... по грудь... по горло...
Меня влекло к нему в минуты томления, надлома, уныния, загоняющего в тупик...
Он говорил, рассыпал слова как дары...
Иногда я вспоминаю его лицо в петле... его пустые глаза... и высунутый и постепенно чернеющий язык... жуть...
Может быть, поэтому свои первые семь лет я назвал пустыми...
Вторые семь лет были отголосками и отражениями эпизодов первых семи лет...
Я ждал, когда во мне проснется гений...
Движущими силами третьего семилетия были женщины...
В четвертом семилетии мне предстояло пережить нашествие грязи, которое предсказал дядя Бенедикта... он от бога был наделен даром провидения...
Предузнал он и войну с собаками...
Помню, я спал и во сне услышал стук в дверь... явился мне псеглавец с иконы и заговорил голосом дяди как бы по вдохновению:
"Запри дверь, чтобы не вошли собаки..." - что я и сделал... и проснулся... и нашел дверь открытой...
В тот же день я видел дядю Бенедикта на площади у театра в окружении собак, которые смотрели на него с благостным умильно доверчивым выражением... они видели в нем псеглавца, бога...
Он трепал загривки собак и прислушивался к оратору, который говорил о рае...