Разумеется, больше всего ему шло это имя в те минуты, когда он играл. Тогда он во всем не похож на других. Даже скрипка Тамаша Фабиуса пела иначе, нежели у других музыкантов. Ее звуки были теплее, нежнее, грустнее, проникновеннее. Воистину скрипка его пела!
С того времени Юли стала часто ходить в театр. Конечно, во время спектакля не поглядишь вволю на Тамаша Фабиуса, как на репетиции, но в антрактах она всегда бежала по проходу вперед и, стоя у барьера, хлопала и хлопала в ладоши. В конце концов она имела, имела на это право, ведь всем было известно, что ее отец играет в оркестре!
И вот что произошло однажды, когда шла «Тоска». Это было 6 января. В антракте после второго акта Тамаш Фабиус посмотрел ей прямо в глаза, а потом робко, но недвусмысленно кивнул головой. То есть поздоровался. С ней, с Юлией?!
А несколько дней спустя, 14 января, Юли, размахивая портфелем, направлялась из школы домой. Уже на углу улицы Вар она заметила, что со стороны театра навстречу идет Тамаш Фабиус. Издалека было видно, как сверкают его очки в черной оправе. В руке он держал черный футляр скрипки, черные волосы были непокрыты. Он шел по заснеженной улице, будто оживший рисунок тушью.
Если существует на свете человек, достойный такого прекрасного имени, как Тамаш Фабиус, то это только он. Он поздоровался с ней. Поздоровался, как со взрослой:
— Целую ручку.
…В феврале Юли заболела гриппом. Целый месяц она не видела Тамаша Фабиуса. За это время она выучила наизусть стихотворение Гёте, которое начиналось так:
Для Юли до сих пор остается тайной, как мог Гёте так точно узнать, что чувствует она, Юлия Бартош, когда думает о Тамаше Фабиусе!
В марте они встретились только дважды. Первый раз 8 марта в лавке мясника на площади Сечени, второй раз — было 21 марта, традиционный день весны, — у остановки трамвая на площади Ракоци.
И оба раза Тамаш Фабиус поздоровался с ней. Тихим голосом, но решительно:
— Целую ручку.
И Юли отвечала:
— Добрый день.
В апреле она видела его шестой, а может быть, седьмой раз. Из всех встреч самая памятная произошла 23-го числа. Юли сидела на ступеньках у входа в музей. На коленях у нее лежала раскрытая книга, но читать не хотелось. Прищурив глаза, она любовалась свежими красками согретого апрельским солнцем парка. Голубизна небес — вверху, внизу — сочная зелень травы; по желтой, посыпанной песком дорожке катились красные роллеры, белые детские коляски, нарядные пестрые мячи. Ну прямо как в цветном фильме!
Тамаш Фабиус стоял перед памятником писателю Тэмёркеню, в самом центре яркой весенней пестроты. На нем был черный пуловер и белая рубашка, в руке он держал черный футляр скрипки и черный нотный альбом. В полуденном солнце его волосы казались еще черней, а лицо под сенью черной оправы — еще бледней. И если весенняя помпезность парка напомнила Юлии цветной фильм, то Тамаш Фабиус показался единственной черной фигурой в кадре этой киноленты. Именно поэтому ни на что другое невозможно было смотреть, только на него.
Юли отвернулась лишь в тот момент, когда молодой человек двинулся в сторону музея. Она сразу же углубилась в чтение книги, и, казалось, нет на земле такого сокровища, ради которого она могла бы заставить себя поднять голову.
И тем не менее Тамаш Фабиус поздоровался с ней:
— Целую ручку.
И Юли все же взглянула на него и сказала:
— Добрый день… Тамаш.
Юноша на мгновение задержался — или это только показалось Юлии? — затем пошел дальше, неторопливо размахивая на ходу футляром скрипки.
Как только улица Вар поглотила черную фигуру, сразу поблекли еще мгновение назад яркие краски парка…
В последующие две недели они не встречались ни разу.
А 9 мая — был понедельник — отец пришел домой с вечерней репетиции в непривычно хорошем настроении. Мать с удивлением спросила:
— Да ты, никак, выпил?
— Выпил, а что? — рассмеялся он в ответ без тени хотя бы малейшего раскаяния. — И притом шампанского! Провожали юного коллегу, ему предложили контракт в Будапеште. Ой, чуть не забыл, Юльча! Хорошо, что вспомнил: пристал он ко мне, говорит, обязательно передай сердечный привет дочке, то есть тебе. А я даже не знал, что вы знакомы…