— Вахур, — предостерегающе бросил он сестрам, которым с бревна не видно было овчарни.
Самочки тотчас сжались в комочек: собак они ненавидели.
Филинам собаки были знакомы: из пещеры им иногда случалось видеть, как у подножья скал рыщут бродячие деревенские псы, а однажды мать даже принесла им одного, правда, то был всего лишь щенок.
На заборе беззаботно чирикали и чистили перышки воробьи, но достать их было нельзя: и камышовые стены и проволочная стена ясно говорили филинам: «нет»!
Так не случилось ровно никаких событий до самого вечера, когда возле хижины снова появился высокий человек, и все трое филинов забились от него в угол, за ствол старой яблони.
Человек намеренно медленно вытащил из хижины ящик, тихо приговаривая при этом, возможно, лишь для того, чтобы птенцы привыкли и его голосу.
— Не бойтесь, глупые, — приговаривал он, — не бойтесь. Я принес вам еду, — человек оттащил ящик в самую глубину огорода, а там его подхватили другие люди.
Затем высокий человек вернулся в хижину и — у филинов сверкнули глаза! — бросил им пяток воробьев, но филины не шелохнулись, и лишь глаза их упорно сверлили добычу.
— Ешьте на здоровье, — уговаривал человек, — воробьев у нас в деревне хватает…
Филины лишь хлопали глазищами и даже после того, как человек ушел, долгое время не вылезали из своего угла.
И хотя вокруг все продолжало оставаться спокойным и неизменным, голоду понадобилось еще несколько часов, чтобы побороть недоверчивость сторожких птиц.
Самец шевельнулся первым.
— Нельзя! — Самочки от испуга и зависти сжались и мрачно следили, как брат ухватил клювом первого воробья, стукнул по его черепу и принялся заглатывать добычу, с чем он управился очень скоро. Когда воробей был проглочен, филин снова замер, мрачно уставившись перед собой, словно терзаясь муками совести из-за проглоченного воробья.
Самочки все еще не решались стронуться с места и выбрались из своего укрытия лишь тогда, когда их братец заглотил и второго воробья — все так же неспешно, не меняя серьезной мины, но, что называется, со всеми потрохами. В результате самец управился с тремя воробьями, в то время как самкам досталось лишь по одному.
После еды все трое принялись чистить перья, потому что и сами птенцы успокоились, и окрестные звуки и шумы сделались более привычными.
Солнце уже склонялось за хижину, и внутри камышовой пещеры стало пасмурно и уютно, почти как в их родном гнезде. Да и человек теперь казался не таким уж страшным: ведь он приносил еду, совсем как родители.
Птенцы переваривали пищу; самец восседал на камне, а самочки пристроились на бревне, поближе к камышовой стенке. И человека, когда он пришел вновь, они встретили уже с меньшим страхом, но все же нахохлились, распушили перья, зашипели и защелкали клювами. Но все это теперь выражало не столько страх, сколько предупреждение: подойдешь ближе — и мы убежим либо нападем на тебя.
Но человек не торопил события. Он остановился у дверцы хижины и улыбнулся.
— Ну, видите! Никто вам тут не делает зла! Говорил ведь я вам, что воробьев в деревне хватает, да и ягнята, как их ни береги, подыхают.
И человек положил на землю новую партию воробьев.
Филины молча уставились на добычу.
— А когда освоитесь на новом месте, пойдем с вами охотиться. Вот увидите, заживем на славу!
Голос человека звучал мягко, ласкающе, и все окрест казалось таким же тихим, спокойным.
Филины тоже поуспокоились, они смотрели прямо вперед, хотя, по всей вероятности, думали о еде, к которой можно будет подобраться лишь только, когда человек уйдет.
— Вот вам шесть воробьев, — по-прежнему ровно заговорил человек и размеренными движениями разложил воробьев на три кучки, на расстоянии метра друг от друга. — Вот так! — сказал он. — По две штуки на нос, чтобы вам не ссориться.
Филины неотрывно следили за каждым движением человека, но в их внимании крылось все меньше слепого страха.
— Теперь убедились, не съем я вас. Правда, что греха таить, живете вы не на вольной воле, но ничего, постепенно привыкните.
Заслыша тихую речь хозяина, забежала в сад и большая овчарка. Она приветствовала хозяина радостным вилянием хвоста, что очень взбудоражило филинов.
Обе самочки соскочили на землю и зашипели, а самец, хоть и остался сидеть на камне, зато воинственно распростер крылья, зашипел на собаку и защелкал клювом.