Ху миновал густые заросли осоки, потом внизу замигали звезды, отраженные в зеркальцах болот среди камыша. Лететь стало труднее: холодные испарения стлались низко над застойной водой, и потоки воздуха не поднимали филина, а напротив, тянули его вниз.
На мгновение Ху испугался: полет в нисходящих струях опасен! — но это чувство быстро прошло: заболоченные озера остались позади, начались песчаные холмы, прогретые за день, и теплое дыхание их снова легко подтолкнуло филина вверх.
Горная цепь приближалась, и нашему путешественнику пришлось забрать выше, чтобы не карабкаться по горному склону, перепрыгивая с дерева на дерево.
Хоть и не любит филин летать высоко, но, что было делать, пришлось подняться.
И вновь Ху стремился вперед, хотя лететь становилось все труднее.
Еще полчаса — и под ним потянулась лесная чаща, но путь его вел дальше в гору, ведь он еще не достиг вершины хребта, а именно там, на перевале, на каком-нибудь одиноко стоящем старом дереве Ху собирался отдохнуть. Ночи, этой поры, отведенной филину для охоты, не прошла и половина, значит на вершине горы он сможет и поохотиться, и отдохнуть…
Но достигнув, наконец, вершины, он так устал, что ему было не до выбора. Он просто упал на ближайшее дерево; к счастью, подвернулся толстый сук высохшего, разбитого молнией дуба.
Филин впился когтями в грубую кору, смежил веки и забыл обо всем на свете. Но забытье это длилось недолго. Вскоре филин вновь открыл глаза и осмотрелся по сторонам, потому что даже самая тяжелая усталость не могла заглушить инстинкта самосохранения, который постоянно напоминал ему об опасности.
Однако в густых зарослях чернильного дуба царила глубокая тишина, ничто не давало повода для беспокойства, и тогда в филине заговорило другое, более сильное чувство — непостижимая, счастливая уверенность, что пещера его близка.
Расстояние теперь уже для него ничего не значило.
Над поднимающейся грядой холмов стлался клочковатый туман и мешал видеть дали… Ху, конечно, хотелось большего обзора. Поэтому он осмотрелся и в стороне увидел до сих пор не замеченный гигантский, с обломанными бурей ветвями, полузасохший бук. Филин устал, ему не хотелось трогаться с места, но начавшийся мягким шелестом восточный ветер все усиливался и грозил наполнить свистом и воем весь лес. Так что медлить не стоило. Филин распластал свои крылья, ветер подхватил его, и Ху, мягко планируя, но не упуская возможности с каждым поворотом набирать высоту, кругами, будто по ступенькам, начал уходить ввысь, а когда поравнялся с гигантским, точно крепостная башня буком, мягко опустился на его сук.
Восточный ветер уже набрал силу, но филина это теперь не беспокоило.
Когти его глубоко впились в кору бука, а все чувства сосредоточились на одном: он вглядывался в горизонт, потому что ветер разогнал неплотный предрассветный туман с лесистых гребней холмов, и за холмами — загадочно и расплывчато, — но все же различимо, в слабом мерцании молодого месяца тускло блестела река, а за нею виднелась отвесная скала с пещерой.
При виде пещеры Ху забыл про усталость, осторожность, он свободно раскинул крылья — и понесся к родному дому!
Когда полковник еще до рассвета — едва только пробило два часа — подошел к дому Киш-Мадьяров, Янчи и Йошка уже были на ногах и курили.
На дворе было темно, но на узкой лесной дороге, кажется, стало еще темнее.
— Ну, Янчи, — нарушил молчание полковник, — ступай первым, глаза у тебя помоложе.
Охотники медленно пошагали вверх по извилистой лесной тропе и вскоре дошли до просеки, неподалеку от которой полковник вчера видел горного козла.
— Я здесь останусь, господин полковник, — шепнул Янчи, — но и вам советую, пока не развиднеется, дальше русла ручья не ходите, там камней полно…
Полковник молча кивнул, а Янчи присел у куста, разглядывая через сильный полевой бинокль низко висящую луну и все более сонно мерцающие звезды.
Звезды начали гаснуть, пропадать с небосклона, по лесу пронесся предрассветный ветер, и тут сердце Янчи дрогнуло.
Перед стеклами бинокля, направленными на звезды, что-то мелькнуло, пролетела какая-то большая птица.
Сердце Янчи бешено заколотилось, паренек лихорадочно вертел бинокль, стараясь вновь поймать в окуляры загадочную птицу, и на одно мгновение это ему удалось, но потом птицу поглотила темная даль. Ноги и руки Янчи вдруг стали как ватные, дрожащие пальцы едва не выронили бинокль, и паренек прошептал:
— Филин!
Да, он видел птицу, и сомневаться тут не приходится.