— Помози?
— А ты можешь предложить кого-нибудь лучше?
— Вы правы, господин агроном. Управляться с лошадьми он еще не обучен, но в остальном на парня положиться можно…
— Господин секретарь сельской управы вернет твою повестку на призывной пункт, скажет, что ты незаменим как тракторист… Но об этом, смотри, не проболтайся никому, ни слова даже собственной жене.
— Уж бабе-то никак нельзя говорить. Да ведь она станет допытываться…
— Скажешь, что это я хотел, чтобы у тебя была техническая специальность.
Оба помолчали, потом Ферко шагнул к агроному:
— Спасибо вам, господин Иштван!
— Не за что, Ферко. Я так думаю, мы свое отвоевали. Хотя и не верится, чтобы началась война. Однако хватает пока еще неженатых парней, а у тебя дети, стало быть, ты и есть самый незаменимый — и для своей семьи, и для меня. Вот и все дело. Спокойной ночи!
Агроном повернул было к выходу, когда Ферко вдруг спохватился:
— Да, чуть не забыл: Ху поймал крысу…
— Вот так штука!
— Я заглянул в хижину, а он как раз взлетел на насест. Крыса в когтях, еще живая, но еле дергалась…
— Если бы не от тебя это слышал, просто не поверил бы… ведь у нас нет крыс, по крайней мере, до сих пор ни одной не видели.
— Да у нас их и нет. А эта, должно быть, жила где-нибудь по соседству, пока не разворошили прошлогодний стог сена… Так я не дал филину вторую ворону.
— Правильно! Она понапрасну валялась бы там и тухла, а на запах сползалась бы всякая нечисть. Ну, так к рассвету пусть приходит Помози.
— Придет обязательно. Спокойной вам ночи!
Где-то за полночь прокричал первый петух, подождал, когда ему отзовутся все остальные деревенские петухи, после чего успокоенно и подслеповато заморгал в кромешной тьме, он свое дело сделал; предупредил ночь, что время ее убывает.
Крик петуха разбудил и Мацко, пес оглядел тонущий в сумраке двор, почесался, встал и сладко зевнул. У Мацко был точно установленный ночной маршрут, в который он в последнее время ввел и посещение хижины филина.
Ху ночами чувствовал себя очень бодро и обходился с Мацко гораздо приветливее, чем в дневное время. Глаза его отливали зеленым блеском, но в них не было гнева: просто они от природы так были устроены, что светились во тьме. И ночью филин никогда не говорил, что он терпеть не может Мацко…
Ху в это ночное время уходил в воспоминания и грезы и, похоже, совсем забывал человека и кольцо на ноге. Ночью Ху не желал признавать, что на свете существуют камышовые стены и дверца из проволоки, ведь темнота не знает границ, а филин Ху — дитя темноты. Днем же он спал и видел сны: о прошлом, о той свободе, что приносит филинам ночь.
Мацко, приблизившись к хижине, возбужденно потянул носом.
— Я чувствую запах крысы, противный запах. Крыса отвратительна…
Ху явно в хорошем настроении щелкнул клювом.
— Крысы уже нет. Она, глупая, сунулась в хижину, словно лучшего места найти не могла.
— Ты поймал ее? — вильнул хвостом Мацко.
— Голова еще осталась, угощайся, если хочешь…
— Тьфу, не буду я есть голову! Жил тут раньше здоровенный кот, самый храбрый кот, каких я видел, — так вот съел он однажды крысиную голову и сразу сдох…
— У кошек слабый желудок. Все, что глотаю я, попадает точно в огонь… а лишнее я выплевываю. И голову я не съел потому, что сыт, все равно пришлось бы ее отрыгнуть.
Мацко задумался, свесив голову набок.
— Сейчас, наверное, ты меня уже не ненавидишь?
— Еще чего! — задорно защелкал Ху. — Ты мне всегда противен, потому что племя собак — наши враги, как и кошки. Или ты забыл законы вражды?
Мацко присел.
— Ты много всего знаешь, Ху, — покачал пес крупной лохматой головой, — и, пожалуй, я вовсе тебе не противен… ты только так говоришь…
— Ты сам знаешь правду, пес. Если бы я был на свободе, ты бы напал на меня… и тогда я или спасался бы бегством или же выклевал бы тебе глаза, а ты за это убил бы меня…
— Это неправда! — от возбуждения Мацко даже вскочил на ноги. — Я ни на кого не нападаю, только на врагов человека. А человек — это мой друг… — Мацко с достоинством шевельнул хвостом. — Да, мой друг…
Ху ничего не ответил, так как снова прокричал петух, а вслед за ним вскоре ударил ранний колокол.
— Терпеть не могу эту штуку… От нее такой звон, что уши мои едва выдерживают. Ну, а теперь ступай в свою конуру, я хочу спать.
В селе задымили первые печи, и Мацко задумчиво побрел по двору.
«Много ума у этого Ху, — признал пес, — но человек умнее его, и я служу человеку».