— Когда же, наконец, мне дадут выспаться?
— Полно тебе сердиться, — и Ферко бросает филину ворон, — ты уже сутки не ел, и думаю, мясо этих разбойников придется тебе по вкусу. Я выбрал каких помоложе.
Мацко остановился у проволочной сетки и дружелюбно колотит хвостом.
— Сам убедишься, Ху, — означает это виляние в переводе со звериного, — человек заботится о тебе.
— Пустите меня на волю, — вновь щелкает клювом филин, — и я сам выберу добычу по вкусу!
— Сейчас тебе принесу и водички, — говорит заботливый Ферко, приметив, что Ху, купаясь, расплескал всю воду из цементного корытца. — Стоять здесь, Мацко!
И Мацко ждет, настолько-то он понимает: если человек говорит «стоять», значит, нельзя бежать вскачь за ним. Пес стоит у проволочной дверцы и знай себе почесывается.
— Там, в конюшне, целая гора этих крикливых птиц.
— Мы охотились, — надувается важностью Ху. — Правда, это не та охота, какую мы любим, но все же охота; очень многие из вороньего племени напали на меня, а человек из куста бил их грохочущей палкой.
— Человек умеет охотиться даже издалека, — почесывается Мацко. — Как-то в одного моего приятеля вошло бешенство, а человек только издали показал на него какой-то палкой, один раз громыхнул ею, и собаке пришел конец.
— Верю, верю, — захлопал глазищами Ху, — потому что сам видел… Человек просунул эту палку в просвет куста, и вороны так и попадали, пришел им конец. Точно так же человек поступил и с ястребом, и даже убил орла, а ведь орел в два раза крупнее меня…
Тут вернулся с ведерком Ферко и наполнил водой корытце.
— Вот тебе вода! — рассуждал вслух конюх. — Хочешь купайся, а хочешь пей. Чего же тебе еще не хватает?
Ферко осмотрелся по сторонам и, убедившись, что у филина есть теперь все необходимое, повернул к дому, — конечно же, в сопровождении Мацко, который считал своим долгом проводить Ферко до двери. Но только до двери, и ни шагу дальше. На прощание пес радушно махнул хвостом, а Ферко почесал ему за ухом.
— Ну, старина, твое дело следить за порядком во дворе!
Давать сторожевому псу такие распоряжения, конечно, излишне, но слышать голос человека Мацко приятно, потому что он понимает: голос обращен к нему и полон дружелюбия.
Пес ненадолго присел: и почесаться надо было, и Ката, старая наседка, как раз провела мимо своих цыплят.
— Куд-кудах, — окликнула Ката пса, — ведь правда, они на глазах подрастают?
— Славные малыши, — одобрительно вильнул хвостом Мацко. — С коварной Мяу я теперь глаз не спущу, но и ты смотри в оба, чтобы твои цыплята не уходили за ограду, потому что туда мне за ними не выбраться.
— Кок-кок, Мацко, а как уследишь? Малы еще, любая щель в заборе для них хороша, выкатятся наружу, а Мяу тут как тут. И человеку жаловаться бесполезно, не понимает он нашего языка…
— К сожалению, здесь ты права, — зевнул Мацко, — человек многого не понимает. Но и ты умей постоять за себя: поднимай шум погромче каждый раз, когда появляется Мяу! Тогда бы и человек сразу понял, что с Мяу у тебя не лады…
— Куд-кудах, — наседка повернула голову набок как обычно, когда ей приходилось усиленно думать. — Думаю, что ты прав. В прошлый раз ястреб унес одного цыпленка, понапрасну я квохтала и прыгала. Даже ты не пришел мне на помощь…
— Что толку! — потянулся Мацко. — Кто из нас совладает с ястребом, — разве что сам человек со своей молниебойной палкой. Один такой злодей и сейчас валяется в конюшне вместе с убитыми воронами…
— Пойду, взгляну на него! Страшно, но все равно я пойду…
— Ну, если хочешь сама себя напугать, посмотри… — и Мацко растянулся на теплой земле: разговаривать с глупой наседкой ему надоело, и, кроме того, инстинкт подсказывал Мацко, что ему обязательно надо проверить сад…
Мацко не понимал, откуда берется эта уверенность — да он и не задумывался над такими вещами, — но чувство было настойчивым, и пес только ждал, когда Ката уведет птенцов взглянуть на поверженного врага. Как только наседка и выводок скрылись за дверью конюшни, Мацко тотчас вскочил и бросился в сад, куда его гнало какое-то странное, подстегивающее чувство.
Среди грядок хрена он остановился, заслыша отчаянные крики славки:
— Ой… ой! Сии-сии…
Мацко взъерошился и зарычал, он терпеть не мог Си, змеи, и так брезгливо сторонился ее, что это уже походило на страх. Но сейчас все другие чувства в нем заглушил справедливый гнев, хотя как дворовый пес он и не должен был охранять вольную птаху.