— Да, самое время. Если добудем что, я потом сообщу. До свидания!
Агроном стал забирать влево, а аптекарь и лесничий взяли правее, но когда охотники добрались до места, ветер уже вовсю разгулялся по лесу, а снег засыпал ровный, мелкий и сухой, как крупа, прибивая траву и барабаня по побуревшим листьям дуба.
«Если и стронем какую дичь, то одна надежда, что удастся ее увидеть, — подумал агроном. — Услышать зверя за этим постоянным шорохом невозможно».
Но зверя не было. Наконец, долетел до охотников едва слышимый за порывами ветра звук рога.
«Если выскочит заяц и я его подстрелю, отдам Йошке, — думал агроном, — а то, может статься, до самого рождества и не выберешься больше на охоту. Ферко тоже надо чего-нибудь дать из добычи; как известно, Ферко не ест зайчатины, говорит, зайцы сродни крысам, и он ими брезгует. И он сам, и все его семейство…»
Ружье дернулось в руках агронома, но поздно: лиса уже заметила размечтавшегося охотника и была такова.
— А, черт, — выругался с досадой агроном. Но тут маленькая фазанья курочка опустилась возле самых ног охотника и, заметив человека, припала к земле, испуганно моргая.
— Лети себе, глупая, и живи сто лет! — но не успел агроном докончить напутствие, как в кустах мелькнул пестрый фазан-петух и мигом исчез. Теперь уже было слышно, как шли загонщики.
Из-за кустов хлопнул выстрел, с той стороны, где стоял аптекарь, и вскинув голову, агроном увидел, как из чащи выпорхнула крупная серая птица. Теперь агроном не зевал: меткий выстрел и птица, кувыркнувшись в воздухе, упала на присыпанную снегом пашню.
«Ястреб! — удовлетворенно кивнул агроном. — Лишний десяток фазанов останется жить на будущий год».
Снова послышались выстрелы — это стрелял аптекарь. И вдруг на пашню выскочил заяц и опрометью кинулся вниз, по холму, но меткая пуля агронома уложила его.
«Ну вот, и Йошке кое-что перепало».
Показались загонщики.
Из-за кустов, возле которых стоял агроном, вынырнул молодой паренек.
— Покричи остальным, сынок, кто выйдет на поле; пусть идут по домам. Дядюшка Варга выпишет поденную плату.
— Слушаюсь!
Паренек исчез, и вскоре у опушки леса послышался его крик: мальчишка сзывал остальных загонщиков. Агроном же двинулся и дороге. Он подобрал ястреба, зайца и, когда вышел на дорогу, услышал перестук колес: приближались повозки.
Ветер теперь завывал вовсю, а снег сыпал уже не крупой, а мокрыми большими хлопьями.
В селе ветер ощущался не так сильно.
— Дядя Лаци, я сойду у конторы. Узнаю только, что нового в хозяйстве, и мигом домой. Йошка, один заяц — твой. Остальным распорядится Ферко.
— Благодарю вас, все будет исполнено…
Агроном пошел в контору, где его встретила девушка-уборщица.
— Что нового, Маришка?
— Вам звонили, господин агроном, сначала с верхней усадьбы, а потом господин секретарь сельской управы.
— Что-нибудь срочное?
— Ничего не велели передать…
— Тогда вызови усадьбу…
— Что хотел господин секретарь сельской управы?
— Ничего не сказал, только просил позвонить.
Агроном перешел к другому аппарату.
— Слушаю.
В трубке послышалось дыхание секретаря.
— Я думал сначала зайти к тебе, но можно и по телефону, это уже не секрет: Йошку Помози забирают в армию.
— Но ведь он тракторист… есть льготы…
— К сожалению, сейчас им нужны именно трактористы и молодого возраста.
— Провались они…
— Я сказал то же самое, но наш приятель объяснил, что полковник выделил самых молодых.
— Неужели ничего нельзя сделать?!
— Ты сам знаешь, я бы сделал, если бы можно было…
— Ну, тогда до свидания!
Снег сыпал без перерыва двое суток. Затаилось, замерло все живое, придвинулось ближе к селу. С голых заснеженных полей к околице слетелись вороны, а синицы только что не барабанили клювами по стеклу, выпрашивая корм.
Придуманная Ферко западня действовала безотказно, так что Ху перешел на одних воробьев. Дорожки вокруг дома были расчищены — Ферко снова и снова лопатой отбрасывал снег, но куры осмеливались лишь из курятника обозревать эту пушистую белизну и предпочитали, сидя на насесте, терпеть суматошную охоту Ферко на воробьев, только бы не утопать по шею в снегу.
Йошку Помози проводили на военную службу. При этом парень отнюдь не выглядел удрученным.
— Ничего не поделаешь! — махнул он рукой. — На то и военная служба, чтобы кто-то служил. Не одного меня берут, не милуют и других. По крайней мере, никто не бросит упрека, что я уклоняюсь…