Время близилось и полудню, и по сравнению с утром потеплело, но все же было много ниже нуля.
— Пойдемте потихоньку, дядя Лаци. Ферко нас догонит.
— Слушаюсь, — поднял шляпу Варга, — доброго вам здоровья!
Агроном и аптекарь миновали усадьбу и не спеша побрели по свежепроторенной санной дороге.
— Смотри, какая крупная птица, — аптекарь указал чуть в сторону, где какая-то птица, часто взмахивала крыльями, точно повисла в воздухе над одной точкой.
— Зимняк. Красивая птица. Сейчас он охотится на мышей… И хотя иной раз ему удается поймать и куропатку, что послабже, но зимняков я никогда не трогаю. Старик Варга рассказывал, будто сам видел, как однажды зимняк схватил у стога молодую курицу. Я ему верю, старик, конечно, не врет, но зимняка я все равно не трогаю, потому что вред от него несравнимо меньше той пользы, которую он приносит. Если зима не слишком холодная, он промышляет только мышами. Одного я, помнится, как-то подстрелил, чтобы сделать чучело, да и то жалел после. Препаратор, когда вскрыл желудок, нашел там остатки одних только мышей… Один лишь человек способен убивать даже тех тварей, что приносят добро…
— И друг друга!
— Да, и друга друга тоже…
Ферко выпустил филина в камышовую хижину и вслед ему бросил двух ворон.
— Ешь! Тебе, я погляжу, живется лучше всех.
Ху сердито топтался по хижине и встретил своего друга Мацко яростным щелканьем.
— Что тебе надо?!
— Я каждый день прихожу к твоей хижине и вчера приходил, — вилял хвостом Мацко, — но тебя нельзя было даже видеть…
— Конечно, нельзя — тряхнул филин перьями, — ведь человек закрыл вязанками дверцу хижины, и очень правильно сделал. Отвратительный ветер дул ночью…
— Знаю, — Мацко присел было возле двери, но тотчас вскочил: смерзшийся снег жег безжалостно. — Знаю, я почти совсем не спал. Ветер глушит меня, я не знаю, что делается вокруг, а это очень неприятное ощущение.
— А мы охотились, — хохолки на макушке филина встопорщились, — и надо сказать, племя Кра заплатило нам щедрую дань…
— Я вижу добычу…
— Мне оставили каплю. Ворон попадало во много раз больше, но человек спрятал их.
— После он даст их тебе. Вспомни, с тех пор, как ты здесь, ты ведь еще не встречался с голодом…
— Нет, — щелкнул филин, — но сейчас я хочу есть.
Мацко понимающе вильнул хвостом.
— Ты честно охотился, добыча — твоя! А я совсем мало спал этой ночью… — И распрощавшись с другом, пес побрел и конуре, надеясь возместить то, что не доспал ночью.
Едва Мацко ушел, Ху тотчас вонзил когти в тушку серой вороны — только перья взметнулись, что, однако, не помешало филину добраться до мяса и мелких косточек. Через минуту-другую на полу хижины остались одни только лапки, голова да крылья, но их филин поклевывал уже с прохладцей, потому что насытился.
Кончив есть, Ху почистил клюв, тряхнул взъерошенной большой головой и проковылял в сторонку от груды перьев. Покосился было на перекладину, но садиться на нее пока еще не стал. Вперевалку он протопал несколько раз из угла в угол хижины, встряхиваясь и оправляя перья, — словом, вел себя как человек, который готовится ко сну. Иногда он останавливался и замирал, вслушиваясь, но все звуки, проникавшие в хижину снаружи, были привычными, наконец, филин одним махом взлетел на крестовину, где медленно и осторожно сложил свои мощные крылья; так человек перед сном заботливо укрывает себя одеялом. Потом он принял то покойное, устойчивое положение, которое необходимо для сна. Веки его сонно моргали, поднимаясь все медленнее, и, наконец, так и остались закрытыми.
Но это был пока еще полусон.
Ху снова чувствовал под собой утреннее скольжение саней, легкие толчки на ухабах, видел двор усадьбы, навозную кучу с воткнутой наверху крестовиной и кружащую стаю ворон, слышал одиночные выстрелы, хлопки которых постепенно стихали и отдалялись; вот уже до сознания птицы долетает лишь эхо выстрелов, раскаты его по окрестным холмам.
И Ху нисколько не удивился, когда сон перенес его снова в родную пещеру, где он увидел птенцов — своих детей. Правда, теперь они были уже большие, но сами добывать себе пищу еще не могли.
В медленно наступающих сумерках Ху раздумывал, в какие края податься ему на охоту. В мыслях его, точно на карте, возникло воронье поселение на берегу, остров в верховье реки, где жило племя Таш, диких уток, у которых было очень много родни; лес, во мраке которого только он, филин, мог углядеть подслеповатого зайца; кладбище больших камней, где так удобно было переваривать пищу; село, где можно было подглядывать за человеком, старицы на заливных лугах, полные угодившей в них, как в ловушку, рыбы. Все эти соблазнительные картины промелькнули перед мысленным взором филина, но решение, куда лететь, он примет лишь в тот момент, когда взмахнет крыльями.