Но такой сильной птице на отдых не нужно много времени. И понукаемый никогда не оставляющей его заботой о пропитании, а быть может, и немного наскучившим однообразием пещеры он оттолкнулся от выступа и вылетел в ночь, направив свой полет через реку за людское поселение.
Пролетая над лугом он увидел ласку, которая тащила большую мышь. Ху плавно спикировал на нее, а ласка заметила опасность на мгновение позже, чем следовало…
Раздался скрипучий испуганный писк, и вот Ху уже подхватил ласку вместе с мышью, которую та по-прежнему сжимала в зубах.
Странная гроздь поднялась над лугом, хотя мертвой ласке был безразличен полет, и мышь она держала конвульсивно.
Ху опустился на самый большой камень, где быстро расправился с двойной добычей. Теперь он насытился и потому не спешил продолжать охоту.
Луна еще на подъеме, и, значит, долгая ночь впереди, а по дороге домой он что-нибудь да добудет для самки и для птенцов. Возможно, что Ху не думал так четко обо всех этих вещах, но действовал так, словно им руководили именно эти мысли, так подсказывал ему инстинкт, выработанный многими тысячами поколений филинов.
Ху спокойно сидел на камне, на добрые шесть метров выступавшем над лугом, и спокойно переваривал пищу.
Луна поднялась уже высоко, когда Ху решил снова заняться охотой: хотя сам он плотно закусил лаской, но птенцам и самке одной утки никак не могло хватить. Филин знал, что у отмели по ночам всегда полно спящих ворон, но на этот раз ему захотелось другой добычи.
Наконец, он взмыл в воздух и повернул к реке, но полетел не вдоль русла, а перемахнул на другой берег. Возвращаться в пещеру пока не хотелось, а если не попадется ничего другого, вороны от него никогда не уйдут…
Отлогий берег протянул в воду длинные песчаные языки, а противоположный крутой берег — от отвесной скалы книзу — порос кустарником и деревьями. Филину Ху нравилось кружить над кручей, хотя удачная охота здесь выдавалась редко.
Когда он пересекал реку, глаз его задержался на чем-то определенно живом, наполовину скрытом водой. Какая-то крупная рыбина, может быть, измученная паразитами, а может, ища спасения от более сильной хищницы, наполовину выбросилась на песок и теперь никак не могла уйти обратно в воду.
Ху, не теряя ни мгновения, камнем упал на рыбину, но тут же понял, что добыча ему не по силам. Из-под воды выступала лишь темная спинка рыбы, и, почувствовав на себе чужака, рыба резко изогнулась, а хвост ее с такой силой ударил филина, что тот едва успел вовремя подобрать вцепившиеся в рыбу когти. Перепуганный и взъерошенный Ху взмыл в воздух, но мокрые перья не держали его, и крыло чертило воздух над самой поверхностью мелководья. А рыбе повезло: движением, вызванным болью, она не только прогнала филина, но и соскользнула обратно в воду. А филин, перепуганный и мокрый, уселся на низкую ветку ивы, расправил крылья, распушил перья, чтобы обсохнуть.
«Ну, эта охота не удалась», — подумал филин, и в этой мысли уже сквозило решение вернуться к привычным местам, на старицы: подстерегать форель и промышлять мелкой рыбешкой.
Он несколько раз взъерошил и встряхнул перья, хотя обычно во время ночной охоты старался не выдать себя лишним звуком, однако намокшие тяжелые перья раздражали его, затрудняли полет. И все же вскоре Ху снялся с ветки: инстинкт подсказывал ему, что в воздухе он обсохнет быстрее.
Ху полетел вдоль полосы прибрежных кустов, летел вроде бы без всякой цели, но от взгляда его не укрывалась ни одна мелочь ночной жизни.
Влажные крылья делалось в полете все легче, но забота о них не настолько отвлекала филина, чтобы не заметить какое-то движение среди прибрежных камней. Однако движение это было столь расплывчатым и мгновенным, что Ху, при всей своей зоркости, не был уверен в его реальности; движение снова повторилось, и Ху узнал Киз, крысу, живущую среди камней, грозу всех птиц, вьющих гнезда на земле.
Ху резко описал полукруг и в следующий момент был уже над крысой, которая во время своих ночных вылазок теряла прирожденную осторожность, чувствуя себя в относительной безопасности.
Ху настиг ее, хотя крыса — почти одновременно с нападением ночного охотника — заметила опасность. Филин схватил ее не за шею, а за заднюю часть туши, крыса замерла от ужаса и боли, но затем обернулась и… укусила врага.
Ху — несмотря на боль от укуса — инстинктивно перехватил крысу ближе и загривку и запустил глубже когти, после чего крыса даже не пискнула. А филин, хотя из лапки его сочилась кровь, принялся за трапезу, он был совсем не согласен с теми, кто находил мясо крысы невкусным, а голову ее так и вовсе ядовитой. Вскоре от крысы не осталось и клочка шерсти. Ху насытился и ненадолго уселся тут же на камнях переварить свежую пищу. Он осмотрел кровоточащую лапку, но укус показался ему не опасным.