— Со мной все в порядке, друг ветер! — прогудели опоры моста. — Рад, что дождался тебя. А то устал уж я от северного ветра. Пора уж растопить лед, что сжимает меня. Одна только вода любит лед, ведь он ее хозяин…
— Скажет тоже, будто лед — мой хозяин! — Забурлила обиженная вода и с треском принялась крошить льдины, а лед, к своей досаде и злобе, все таял и превращался в воду, над которой совсем недавно стоял неумолимым и твердым властелином.
— Ну, мне пора! — прошелестел ветер. — Следи за водой, друг мостик, и не поддавайся ее напору: ты нужен людям, нужен дороге, и еще скажу, в тебе очень нуждается трясогузка, я обогнал ее по пути. Она уже держит путь в долину, чтобы у тебя под бревнышком, как и в прошлые годы, свить гнездо.
Воздух с юга шел и шел теплой плотной массой, и к рассвету белизну полей перечеркнули вкривь и вкось черные колеи дорог, закоричневела живой влагой кора деревьев, а в бороздах пашен посверкивали лужицы талого снега, который пила и пила земля — самая трезвая из всех пьющих.
— Шуму много… толку мало! — просвистела синичка, чего не стерпел старый ворон.
— Кар, кар, дур-рная птаха! — презрительно каркнул ворон. — Спозаранку начинать день с этакой глупости! Как это мало толку от южного ветра и тепла, что он принес? Чем плохо тебе, что сходит снег и природа открывает свои кладовки? Кричишь, растяпа, чтобы ястреб скорее разыскал тебя?
Синичка смущенно умолила, а вспомнив о ястребе, и вовсе перепугалась. Она забилась вглубь куста, потому что под ним проступала земля, но все же корм разыскать было еще трудно. Но южный ветер тянул теплом и окончательно путал все представления о времени года.
Заметно светало, и казалось, что и сам свет принес с собою ветер с юга. В журчании и гулах, медленно, но неотступно землю охватывала оттепель, и во влажном воздухе весь мир стал одурманенно-сонным.
Пес Мацко высунул из конуры свой любопытный нос и довольно фыркнул, потому что снег ему уже порядком успел надоесть за долгую зиму. Он сразу заметил, что на дорожках, с которых Ферко обычно сметал снег, сейчас не то что снега, но даже слякоти почти не осталось. Выйдя из конуры, пес глубоко, свободно вдохнул, набрав полные легкие свежего, влажного воздуха. А ветер, лениво покрутившись по двору, взмыл под самый шпиль колокольни, внутри которой тишину и мрак охраняли потрескавшиеся жалюзи.
Чета сычей, дремавших в своем углу, совсем не обрадовалась сквознякам.
Ветер на минуту замешкался, однако не устоял перед соблазном качнуть веревку колокола.
— Спите? Я всю ночь провел в дороге, и то мне не до сна…
— Это твое дело, ветер, твое дело, — сердито заморгала сычиха, — а наше дело — спать.
— А почему ты не сидишь на гнезде? Я вижу, яйца уже снесены.
— Только не учи нас, приятель! — нахохлился сыч. — У супруги будут еще яички. Вот когда соберем все, тогда моя сычиха и усядется их греть…
— Удачи вам! — снялся с места ветер, вспомнив о собственных многочисленных обязанностях, и, метнувшись через слуховое окно, спустился в сад, где стояла хижина Ху. Конечно, ветер заглянул и внутрь хижины и от удивления даже замер на миг.
— Никак это филин Ху… — прошептал он и, стихнув, прислонился к камышовой стенке.
Ху широко раскрыл глаза, но даже при всей зоркости, какой филинов наделила природа, увидел лишь серые клубы тумана.
— Зато я вижу тебя, Ху, — чуть слышно выдохнул ветер, — вижу и удивляюсь. Твои собратья сейчас далеко на востоке, я встречал их…
— Человек держит меня здесь… чтобы я помогал при охоте…
— В охоте я не очень-то смыслю, но, пожалуй, из этой хижины можно выбраться только мне…
— Ты прав: я в неволе и благодарю тебя, что ты так деликатно коснулся этой темы…
— Я — южный ветер и не люблю, насколько это в моих силах, оставлять после себя тоску или грусть… Мы, южные ветры, не буйствуем и не пытаемся сокрушать основы, да и, признаться, от природы мы несколько толстоваты…
— Вы благодушно медлительные, как медлительны бывают самые большие облака, — распушил перья Ху, — но зато вы много знаете, а кто много знает, тот мало говорит, не правда ли?
Могучий ветер гордо выпятил грудь и с такой силой приналег на камышовую стенку, что та испуганно затрещала.