Дремлет и человек. На остановках он подходит к двери вагона, чтобы показать: он тут, на своем посту, — а затем снова садится, зевает, поклевывает носом, дремлет… А поезд тем временем медленно выбирается из-под полога ночи.
В серой дымке исчезают звезды, ночь стягивает с земли свое черное покрывало, дремотный полумрак отступает к горизонту, где постепенно светлеет, и вот уже различимы клинья посевов и вершины деревьев.
Человек сдергивает с ящика мешковину.
— Утро, пора просыпаться, малыши.
Сна у филинов как не бывало, похоже, они так ни на миг и не сомкнули глаз, и в позе их тоже нет ни тени усталости. Птенцы неподвижно застыли на ножках: одетые в плотные шубки из перьев, чувствуют себя защищенными от утренней сырости.
Равнина все больше расширяется, заря становится все светлее, и вот уже отчетливо видно стадо, сбившееся на водопой у дальнего колодца с журавлем.
Проводник опять закусывает салом, после чего защелкивает складной ножик и прикладывается к бутылке.
— Я бы и вам дал поесть, — бормочет старик, закуривая, — вот, истинный бог, дал бы, но ведь вы все равно не притронетесь, потому как не ваш это харч, так что я вас и не неволю. Приедем на место, там уже и подкормитесь, хотя до тех пор изрядно еще придется потерпеть…
И правда, филинам приходится терпеть еще один день и одну ночь.
А потом снова приходит рассвет.
Место проводника в багажном вагоне занимает другой человек, этот отодвигает ящик с птенцами подальше от двери, говоря, что филины любят темноту, и тут он прав. Но в темноте просыпается голод, а вместе с голодом возрастает и чувство тревоги. Самец сердито топчется по тесной клетке, а самочки уныло приткнулись в угол.
Но вот поезд останавливается и больше не трогается. Ящик с филинами выгружают на платформу, откуда ему уже не стронуться: под ним не колеса, а твердая земля, вернее, камень, а вокруг — люди.
— Орлы, — замечает кто-то.
— Тьфу, ну и мерзкие твари! — взрывается другой человек и кнутовищем тычет прямо в филинов.
— В глаз его, в глаз, дядя Йошка! И носит же земля такую нечисть!
Но вот к кучке любопытных подходит высокий человек, по распоряжению которого в старом саду строили камышовую хижину.
— Вы чем здесь занимаетесь?
— Да вот, этих страшилищ разглядываем…
— Больше вам нечего делать?
— Так все одно ведь ждать…
Однако кучка зевак редеет.
Высокий человек машет рукой в направлении повозки, на которой он приехал.
— Ты можешь там оставить лошадей, Ферко?
— А чего же, лошади смирные, постоят…
— Я зайду в багажное отделение, оформлю приемку. А вы тем временем осторожно перенесите ящик на телегу и отправляйтесь. Помози, сядьте возле ящика и ждите нас на заднем дворе. И чтоб никого и близко не подпускать к птицам!
— Ясно, господин агроном.
Повозка, тяжело переваливаясь по ухабам и выбоинам, двинулась и селу, а высокий человек зашел в контору багажного отделения.
Теперь под ящиком с филинами громыхала телега, и это раздражало птенцов еще больше, чем стук поезда. Из глубины ожидания вновь выплеснулся и затопил сознание неясный страх.
Но вот телега загрохотала между рядами домов, и стук колес стал еще громче, эхом отдаваясь от стен. В воздух поминутно взлетали человеческие голоса.
— Что это за звери такие? — поинтересовался чуть позже старый возчик.
— Филины. Господин агроном будет охотиться с ними.
— Охотиться? Да это как же с птицей охотиться?
— Ну, я и сам этого не знаю, дядя Михай…
Помози, молодой и смышленый парень, иногда обращался к своему начальнику попросту, называя его «господином Иштваном», но перед другими всегда величал его агрономом, поскольку Иштван Палоташ таковым и являлся: агрономом и лесоводом, окончившим сельскохозяйственный институт; он заправлял всеми пахотными землями хозяйства, и, естественно, в его же ведении находились близлежащие охотничьи угодья.
Бросалось в глаза, что Палоташ ко всем обращался на вы, даже к Помози, совсем еще молодому парню, и только с Ферко был накоротке и говорил ему «ты», хотя Ферко годился Помози в отцы. Но Ферко много лет служил у Палоташа, они сблизились еще в очень давние времена, на фронте, и с тех пор и не разлучались. Теперь Ферко служит возчиком, а бывший старший лейтенант управляющим хозяйством, но отношения между ними доверительные, можно сказать, товарищеские и непоколебимо прочные. Ферко — наипервейшее доверенное лицо, кому дозволено — с глазу на глаз — резать правду в глаза. А в сложных вопросах агроном так прямо к нему и обращается: