Ху нравилась быстрота, с которой он летел, не прилагая к тому лишних усилий, но все же ему приходилось быть начеку: ветер метался то вверх, то вниз, филин же не хотел ни подниматься в заоблачье, ни прибиваться к земле. И он лавировал, словно парусник на море, хотя и не знал, конечно, что такое парус и что такое яхта. Ху унаследовал навигационные способности от предков и теперь использовал их, когда ветер временно менял направление, отклоняясь к северу или югу.
Настала ночь. Сквозь влажный, бьющий в крылья поток Ху видел мерцание звезд; и видел могучий дуб, охваченный трепетом; над кроной дуба вился столб пыли; еще дальше растянулись цепочкой придорожные деревья, покорно простирая ветви вслед ветру. Филин разглядел даже мчащуюся по дороге повозку, хвосты лошадей развевались, как знамя…
Ху отмечал все, что делается на земле, не отвлекаясь от главной заботы — справляться с ветром, который при умелом маневрировании был ему важным помощником.
Подходящего места для отдыха долго не попадалось. Правда, встречались изредка отдельные группы деревьев, но все близ хуторов, а большого укромного леса филин не видел. Позднее, правда, он приметил тусклое зеркало какой-то реки с поросшими деревьями и кустарником берегами, но прежде чем филин успел решить приземляться ему или нет, ветер рванул и в мгновение ока унес усталую птицу прочь, бороться с ним у филина Ху не достало бы сил.
Филин поднялся чуть выше, потом еще выше и теперь летел на такой большой высоте, куда филины обычно не забираются, но зато порывы ветра здесь были не столь ощутимы, и ночная трасса пред ним пролегла свободно, без всяких помех. Филин очень устал, и сейчас, попадись ему лес, он засел бы там до следующей ночи, но, казалось, равнине внизу не будет конца, а ведь на востоке уже засветлела заря.
Нет, это еще не был рассвет, и менее зоркий глаз попросту не заметил бы побледневшей кромки неба, но Ху знал, что скоро свет зари станет заметен всем пернатым, а тогда ему не спастись от предательского нападения дневных птиц.
Вот под ним показались заросли камыша, огромные, бесконечные, лишь изредка камыш расступался, и в проеме мелькало то крошечное, то побольше, подернутое мелкой рябью, зеркало воды.
Теперь на востоке уже ясно виднелась алая полоса, Ху не оставалось больше времени для раздумий. И хотя буйный ветер норовил смять, опрокинуть птицу и умчать с собой, филин упорно шел вниз и, наконец, с лета шлепнулся на большущую кочку посреди мелководья так, что чуть не свалился в воду.
Только сейчас филин почувствовал, как он измучен, но зато сюда, в заросли, ветер почти не проникал: податливый камыш клонился с покорным шелестом, но не пропускал его. Смекнув, что ветер ему теперь не страшен, филин огляделся, перелетел на другую кочку, а оттуда на следующую, совсем близко от густой чащи стелющегося волнами камыша.
Заря занималась все ярче.
Пора было прятаться. Перескакивая с кочки на кочку, филин добрался до места, где было почти полное затишье, и нырнул в мрак камышовых зарослей.
Долгое время филин сидел, никем и ничем не тревожимый; над кочкарником и мелководьем все ярче разгорался восход; потеплело, и, должно быть, от этого тепла ветер потерял направление, захлебнулся и принялся ходить кругами, все замедляя свой бег. Камыш почуял его слабину и перестал кланяться, и сам ветер теперь уже не гудел, а лишь вздыхал, будто и его тоже одолевала дрема, и он готов был улечься на покой.
Филин Ху опустил крылья, расправил перья и удобно расположился на кочке.
Его клонило ко сну, крыльям хотелось отдохнуть после длительного полета. Зная, что сейчас заснет, филин до предела насторожил свой слух, приподнял уши да так и оставил их.
К полудню ветер совсем улегся, камыш распрямился, а птичье царство делалось все голосистее. Каркали вороны, чуть с отдаления им откликались поганки, должно быть, там было чистое зеркало вод, а дроздовидные камышовки, не умолкая, трещали отовсюду. Над небольшой лужайкой взад-вперед металась карликовая цапля, а чуть позднее кряква повела к воде свой выводок, стараясь держаться в тени камыша.
Ху был голоден, но день — не время охоты для филина, поэтому он едва взглянул на толстую мускусную крысу, тяжело плывшую среди камышей.
День выдался знойный. Филин Ху как мог распушил свои перья и до самого вечера дремал в своем надежном убежище. Окончательно он проснулся лишь перед сумерками.