Мстислав Добужинский. Провинция 1830-х годов. 1907 год[30]
Чтобы укрепить ощущение «совершенно обыкновенной сатиры», Щедрин всюду использует анахронизмы, которые намекают на самое недавнее прошлое. Далеко не все подобные отсылки считываются легко: «История одного города» – журнальная проза, воспринимаемая читателем на фоне злободневного контекста периодики и во многом построенная на обыгрывании узнаваемых читателем актуальных аллюзий[31]. Читателю здесь поможет реальный комментарий. Так, первоисточник идей глуповских градоначальников о связи просвещения с экзекуциями – реальные служебные записки губернаторов 1860-х. «Тайная интрига» панов Кшепшицюльского и Пшекшицюльского отражает настроения патриотической прессы конца 1860-х[32], маниакально списывавшей все беды России на «польскую[33] интригу»[34]. Вздумавшие поклоняться Перуну глуповцы распевают современные Щедрину «славянофильские» стихи Аверкиева и Боборыкина, а потом спасаются статьями критика-почвенника Николая Страхова. Юродивый Парамон произносит загадочное заклинание «Без працы не бенды кололацы» (искаженное польское «Bez pracy nie będzie kołaczy», «Без труда не будет калачей») – фирменную фразу знаменитого юродивого Ивана Корейши, умершего в 1861-м. Его фигура знаменовала чрезвычайное распространение юродства в России; многочисленные религиозные помешательства глуповцев – отклик на это явление. Портрет губернатора-грека Ламврокакиса имеет отношение к реформе образования, после которой древнегреческий язык вернулся в гимназии в качестве обязательного предмета[35]. Наконец, в главе «Голодный город» отражен реальный голод, обрушившийся на Россию в 1868 году. Подобные примеры можно еще называть и называть.
Но «настоящее» Щедрина – все же не календарный 1869 год, а историческое повествование. Хотя Щедрин называет его лишь формальным приемом, оно действительно полно отсылок к российской истории. Напрашивается вывод, что история и современность в «Истории одного города» не разграничены, а слиты воедино: Глупов – это вечная Россия.
Город Глупов появляется в очерках Щедрина еще до «Истории одного города» – это был типичный провинциальный русский город, подходящая среда для сатирических упражнений. Глупов «Истории одного города» – место значительно более сложное: «Город стал каким-то странным, подвижным, изменчивым», – замечает Дмитрий Николаев[36]. Глупов превращается в полигон для экспериментов концентрированной российской истории, в какое-то «заколдованное место»; в этом отношении он не претендует на сходство ни с одним реальным русским городом. Он оказывается «то уездным безвестным городишкой, то государством, империей»[37], огромной территорией, граничащей с Византией. Кое-чем он напоминает и российские столицы: «…он заложен на болотине, сквозь которую протекает река, – как Петербург, и одновременно он расположен на семи холмах и имеет три реки – как Москва»[38]. Филолог Игорь Сухих сближает Глупов с понятием «сборного города», как называл Гоголь место действия «Ревизора»[39].
Вместе с тем один реальный прообраз Глупова устанавливается легко и точно. Самоназвание глуповцев – головотяпы, согласно «Сказаниям русского народа» И. П. Сахарова, относилось к егорьевцам, однако в описании Глупова многое явно относится к Вятке (современный Киров), где Салтыков-Щедрин жил в ссылке в 1848–1855 годах. Название «Глупов» напоминает «Хлынов» (так называлась Вятка с 1457 по 1780 год), в главе «Войны за просвещение» Салтыков-Щедрин отсылает к легендарному побоищу между вятичами и устюжанами, память о котором отмечали местным народным празднеством – Свистопляской. С Вятки явственно списан и Крутогорск из более раннего произведения Щедрина – «Губернских очерков».
Станция Тверь. Из альбома Иосифа Гофферта «Виды Николаевской железной дороги». 1864 год. С 1860 по 1862 год Щедрин служил вице-губернатором Твери[40]
Население Глупова довольно однородно (глуповцы часто делают что-то все как один – то пасут скот, то бунтуют против горчицы, то разрушают город) – и в то же время переменчиво по своему составу: «то вдруг у них оказываются «излюбленные» граждане и клуб, в котором играют в бостон; то у них появляется интеллигенция и попы, то опять различия стушевываются»; «сословия в Глупове – вещь весьма призрачная»[41]. Глуповский «бунт на коленях» напоминает скорее о литературных описаниях нравов русского крестьянства, а вот неудачный «дебют глуповского либерализма» (судьба Ионки Козыря) – ироническая отсылка к русскому восприятию вольтерьянства. Глуповцы – модель общества, которое действует как единая масса, подчиняющаяся внешним факторам. Внутри себя она может быть разнородна, но она всегда противопоставлена власти и року. Эта пассивная противопоставленность помогает ей выжить: «Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные… то они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым». Попытки самоорганизации оборачиваются хаосом: так, во время правления шести градоначальниц толпа пытается вести диалог с миром, расправляясь со случайными своими представителями.
31
Грачёва Е. Н., Востриков А. В. Царские кудри и барская спесь: из комментариев к «Истории одного города» // Щедринский сборник. Вып. 5: Салтыков-Щедрин в контексте времени. – М.: МГУДТ, 2016. – С. 175.
32
Эльсберг Я. Щедрин и Глупов // Салтыков-Щедрин М. Е. История одного города. – Л.: Academia, 1934. – С. IX – X.
40
Станция Тверь. Из альбома Иосифа Гофферта «Виды Николаевской железной дороги». 1864 год. DeGolyer Library, Southern Methodist University.