— Сам видишь, я торопилась. Книги лежат на дне, белье — сверху, и на нем два моих платья… Больше класть нечего, а я все чего-то ищу.
В смятении я не знал, что ответить. И она продолжала:
— Послушай, надо показать тебе дом — ведь ты будешь его охранять. Пойдем же.
Она взяла меня за руку, и мы вошли в каморку наверху, над кухней; она им служила кладовой для фруктов, но плодов там не было, а только полки для их хранения.
— Вот здесь, — промолвила она, — ты разложишь яблоки и груши с деревьев, что растут в огороде. Плодов у нас немного, — тем более их нужно сберечь. Слышишь?
— Слышу, Маргарита, — ответил я, растроганно глядя на нее.
Потом мы спустились вниз по лестнице. Она показала мне отцовскую спальню, небольшой погребок и кухню, выходившую на огород; потом она поручила моим попечениям розовые кусты, говоря, что это дело первостепенное, и что она бы страх как рассердилась, если б я хорошенько о них не позаботился. А я подумал: «Я-то о них позабочусь, но к чему это все, раз ты уезжаешь?» И все же в моем сердце понемногу начала пробуждаться сладостная надежда. Пелена застилала мне глаза. Да, я был с нею наедине, говорил с ней, а душа моя стенала: «О господи, господи, да неужели всему конец!»
Когда мы вернулись в комнату внизу, Маргарита показала мне книги отца, аккуратно стоявшие на полках, между двух окон, и сказала:
— Пока мы будем там, ты будешь часто приходить сюда за книгами, Мишель. И будешь учиться; ведь без учения человек — ничто.
Она говорила, а я не отвечал, растроганный тем, что она думает о моем просвещении, о том, что я тоже считал первейшим из всех дел. И я твердил про себя:
«Правда же, она любит меня! Да, любит. О, как мы были бы счастливы!»
Она поставила лампу на стол и дала мне ключ от дома, попросив меня открывать его время от времени — из-за сырости.
— Надеюсь, все будет в порядке, когда мы вернемся, Мишель, — сказала она выходя.
А я, услышав, что они вернутся, воскликнул:
— Так, значит, вы вернетесь, Маргарита? Не навсегда уезжаете?
Мой голос дрожал, я был вне себя.
— Вернемся ли? — спросила она, удивленно глядя на меня. — Что же, по-твоему, мы будем там делать, глупыш ты этакий? Уж не думаешь ли, что мы собираемся там разбогатеть?
Она хохотала:
— Разумеется, вернемся. И даже еще беднее, чем теперь, вот как! Мы вернемся и снова будем продавать книги, когда права народа будут приняты голосованием. Может, вернемся даже в этом году, самое позднее — в будущем.
— Ах, а я — то думал, что ты совсем не вернешься! — воскликнул я.
И, не в силах сдержаться, я разрыдался, всхлипывая, как малое дитя. Я сидел на чемодане, низко склонив голову и благодарил бога, хоть и стеснялся говорить. Так длилось несколько минут, а я все не мог успокоиться. Вдруг я почувствовал, как ее рука легла мне на плечо. Я поднялся. Она была бледна, и ее прекрасные черные глаза блестели.
— Работай хорошенько, Мишель, — сказала она с нежностью, снова показывая мне на маленькую библиотеку. — Батюшка тебя полюбит.
Потом она взяла лампу и вышла. Я вскинул чемодан на плечо, как перышко, и вышел вслед за ней в сени. Мне так хотелось поговорить с ней, но я не знал, что сказать.
Выйдя из дома, я запер дверь и положил ключ в карман. Среди звезд сияла луна. И я воскликнул, подняв голову:
— Ах, что за чудесная ночь, Маргарита! Слава богу, ты по его милости уезжаешь в такую чудесную ночь! По воле его путешествие будет благополучным.
И снова я был счастлив. А ей как будто взгрустнулось, и она промолвила, входя в харчевню:
— Все сделай, что обещал.
Почтовую карету ждали часов в десять. Пора было двигаться в путь. Все домочадцы напоследок обняли Маргариту, кроме дядюшки Жана и меня: нам предстояло проводить ее до города. Немного погодя мы отправились в путь, озаренные дивным сиянием луны. Тетушка Катрина и Николь кричали с порога:
— Счастливый путь, Маргарита! Возвращайтесь скорее!
А она отвечала:
— Хорошо!.. А вы все будьте здоровы!
Я снова взял чемодан, и мы зашагали по большой дороге, идущей под откос и окаймленной тополями. Маргарита шла рядом со мной. Два-три раза она спросила меня:
— Тяжело нести чемодан, Мишель?
И я отвечал:
— Да нет… Пустяки какие, Маргарита.
Надо было поторапливаться; мы ускорили шаг. Спустившись к подножию горы, крестный Жан сказал:
— Ну вот, скоро будем на месте.
Пробило половину десятого, а несколько минут спустя мы миновали Французскую заставу. Карета останавливалась в конце улицы, где теперь живет Люц. Мы прибавили шагу и на четверти пути услышали шум колес: карета пересекала Оружейную площадь.